Разлюбил – будешь наказан!

На перевале нас застал дождь. Ехали медленно, меня даже не мутило. Всю дорогу я хотела что-то сказать Антону… Не знаю… Может быть: «Я тебя люблю…» Или, может быть: «Ах! Какое счастье! Спасибо, Господи, что нас не разорвало этой бомбой…» Не знаю… Я не знаю, что мне хотелось сказать. Я не могла ничего такого произнести, только гладила его мягкую красивую руку и приставала:

– Ты добрый? Не злишься уже? Не злишься?

– Я добр, как бобр, – он пошутил.

Антон следит за дорогой. Пытается разглядеть габариты впередиидущей машины. Ливень такой густой, что за стеклом ничего не видно, кроме черной мутной воды.

43. Красная площадь

Так, кто сейчас сказал, что я овца? Да, наивная, да глупенькая, и что? Нам, уродам, тоже нужно жить. Захотелось мне чудного мгновенья – имею право, еду в Москву. Тигр рулит, я балдею: «Ах, какое чудо! Я увижу Антона. Опять!» А какое уж тут чудо? Увидела, сразу отчитаюсь, какие у нас с вами могут быть интриги? Все элементарно, через Яндекс.

Напросилась с мужем на выставку. В конце августа у крестьян начинаются сплошные сейшены и праздники урожая. А мне что, нельзя прокатиться? Я помогла Оле забронировать гостиницу в том самом здании, где у Антона студия. И даже ресторанчик тот самый, что я подсекла у него на фото, нашелся без труда, двумя этажами ниже. Просто и легко до омерзения. До омерзения, потому что все эти годы было так. Можно было увидеть друг друга в любой момент, в любой день, стоило только захотеть. Никто не хотел. Объясните мне, почему сегодня я вхожу в этот зеленый банкетный зал и трепещу? Что я предвкушаю? Смотрю в пол, разглядываю шахматную плитку, сама себе, как в музее, говорю: «Обратите внимание, за этим столиком сиживал наш великий современник, член Союза журналистов…»

Поднимаюсь в лифте. Вот его дверь с жутким логотипом. Слышу голос. Это его голос! Его! Только уже без «о», исправился там, на своем телевидении.

– Нет, нет, мы ни в чем не можем обвинять своих партнеров. – Кажется, по телефону говорит. – Ждем. Да. Мы в режиме ожидания. К тиражированию готовы. Да, люди умирают каждый день, это не всем понятно. Кто-то нашего фильма не дождется, я не могу это всем объяснить…

Не буду мешать, я не войду. Не хочу сейчас. Есть еще время, до вечера. Сейчас поеду к Машке.

Машка стала злая. Машка осталась одна. Разругалась со всеми, и с моей мамой тоже, заперлась в своей норе, выучилась фриволите и сидит, как паучок, плетет до двух ночи ажурные паутинки. Военторг ее давно накрылся. Теперь она сидит на кассе в супермаркете. Сейчас подкрадусь к ней.

– Здрасьте, теть Маш!

– Сонька! – Она завизжала.

Подкатилась тележка. Мужчина стал выкладывать на ленту свои покупки. Такой обычный московский холеный мужичок, ничего отвратительного в нем я не заметила. Но Машка обдала его презрительным, ой каким презрительным взглядом и тут же растянула дежурную улыбочку. Он и не заметил, как она мне подмигнула коварно. Медленно, очень медленно Машка переворачивала его вещички, долго, очень долго искала штрих-код, еле пикала, сверялась с компом, строила протокольные рожи. Клиент не выдержал:

– Девушка, можно побыстрее?

Довольная Машка показала ему вампирские клычки и нежно пропела вдогонку:

– Спасибо за покупку! Приходите к нам еще… – И шипит мне: – Как я их ненавижу! Мужичье поганое.

Машка опять стала мужененавистницей. Это случилось сразу после того, как погиб полковник. Мы посадили их на поезд. Оставалась еще неделя отпуска. Машка почти согласилась к нему переехать, начала перевозить свои цветочки, и тут ее сын надумал жениться. И она, старая шалава, отчебучила – не взяла Мишу на свадьбу! Захотела сидеть за столом со своим бывшим, с Семеновым. Всю жизнь, оказывается, ждала такого случая, глупая женщина.

Полковник не обиделся. Он пошел в бар недалеко от дома. Там заметили его кожаный кошелек, довели до подъезда и оглушили. Он очнулся, вошел в лифт, доехал до своего четвертого этажа. В кармане не было ни ключей, ни документов. Он позвонил соседу, попросил вызвать «Скорую». Объяснить ничего не мог, губы не слушались. Сосед звонил в прихожей, полковник стоял, держался за косяк. Вдруг его повело в сторону, он потерял равновесие и упал. Четыре пролета вниз головой. «Скорая» приехала быстро. И отвезла его сразу в морг.

Мы боялись звонить Машке. Думали, опять дойдет до психиатра, но она сама объявилась и, в общем, была спокойна, только бубнила одно и то же: «Водка его сгубила, водка его сгубила». При чем тут водка? Я не могла понять. Не надо было отпускать! Сколько можно повторять! Нельзя отпускать то, чем дорожишь.

– Жена его приходила, – мямлила Машка, – я как раз в его квартире убирала перед поминками. Пришла забрать какую-то печатку. Ты прикинь, да? Пятнадцать лет его не видела и за золотом пришла.

– Классный, – говорю, – был мужик, теть Маш. Ты с ним такая красивая стала.

– Да, – она покраснела, – душевный.