Разлом/освобождение (СИ)

  - Эй! - грозно окрикнул отец своего сына, - я велел тебе идти домой. Ты так и не понял меня?

  Вновь утирая лицо рукавом рубахи, молодой человек грозно глянул на соперника и громко, чтобы все собравшиеся кругом услышали, заговорил:

  - Он посмел оскорбить меня... надсмеялся надо мной. Это значит, что он надсмеялся и над моей семьёй! А вот этого я уж никому и никогда не спущу!

  Худощавый, с окровавленным лицом и сломанным носом юнец умудрялся выглядеть внушительно. То подобное злобной стихии пожарище, сжигавшее его изнутри, незримое, но осязаемое внушало неосознанное уважение у окружающих. Он был словно воплощение злобы и гордости. Ярким примером для подражания. И та свирепость, которая проглядывала из юнца, та стойкость, которой он обладал, и лихой дух внушали уважение.

  - Без разницы чего мне это будет стоить... я приму вызов от кого угодно, когда угодно и где угодно! Если кто-то посмеет оскорбить меня, но при этом не решиться бросить мне вызов, то я сам востребую долг крови!

  Широкоплечий шагнул в сторону молодого человека. Все прочие, молча, смотрели на грядущее, пусть и малое, но поле боя. Молодой человек усмехнулся.

  - Ну же, идём ко мне! - тихо и обманчиво спокойно сказал он.

  Виктор чувствовал, что юнец всю ту злобу, что собралась у него, собирался выплеснуть на ничего не подозревавшую жертву. Жертву, которая сама шла в лапы зверя.

  На плечо возможной жертвы опустилась рука взрослого, но ещё молодого мужчины.

  - Угомонись, - спокойно сказал его старший брат.

  И всё. Не потребовалось больше ни слова, чтобы успокоить широкоплечего. Но тот взгляд, которым он продолжал смотреть на молодого человека, не предвещал ничего хорошего. В этом взгляде Виктор почувствовал не прикрытую и явную угрозу. А молодой человек коротко бросил.

  - У тебя неделя. По её окончанию я сам востребую с тебя долг крови! И никто, слышишь меня? Никто не помешает мне в этом праве!

  ***

  Вернувшись в деревню, молодой человек первым делом подошёл к бочке с водой и смысл с лица высохшую кровавую корку. Нос по дороге перестал кровоточить, но неприятное чувство и боль его не покинули. И дорогой, уйдя с глаз других крестьян, юнца вывернуло наизнанку. Желчная рвота, которую он прежде успешно подавлял, всё-таки выбралась наружу.

  Дома он первым делом подошёл к лошади. К той, которой рассказывал самое сокровенное и важное. Единственное создание в целом свете которое, казалось, понимало его, но при этом никогда не расскажет об этом кому-нибудь другому. Это молчаливое понимание молодой человек и ценил в семейной лошади.

  Наверху, в жилом этаже, его встретили молчанием. Семья ещё не знала, что случилось. Отец семейства пока не вернулся назад. И молодой человек не горел желанием сам начинать рассказывать. Просто попросил кусок хлеба, который должен был стать его ужином, и пошёл на свежий воздух. Это никого не насторожило, ведь он обычно ходил ужинать на улицу. Говорил, что под светом луны и звёзд хлеб сытнее.

  А Виктор всё размышлял о том, что говорил молодой человек семейной лошади. И только одна фраза не давала ему покоя, - остальное и так было ясно, понятно и предсказуемо.

  "Они все забыли о том старом законе... они ещё узнают, чего я стою!" - Виктор раз за разом мысленно это повторял, но никак не мог осознать, что же за закон такой, которым можно со всеми свести счёты. И, не находя понимания юнца, вспомнил другую фразу, которую тот доверил лошади. - "Она должна меня ждать... она не знает о том, что случилось со мной... И это, пожалуй, самый быстрый способ всё дело провернуть!"

  Таясь, мелкими перебежками, молодой человек сбежал из деревни и отправился в сторону холма, на котором стояла мельница. В свете луны тёмный и высокий силуэт обретал мистические черты. Неправдоподобно выглядел. И было в этой мельнице нечто угнетающее, пугающее.

  Ветер мягко дул ночным холодом. По небу плыли перистые облака, которые не могли упрятать полную луну. Но вокруг ночного светила был радужный, пышный ореол. И свет, такой магический, обращающей простейшие вещи в чудесные или пугающие, преображал мрачный мир во что-то незнакомое.

  В дороге его сопровождал тихий шелест трав. Ветер неспешной волной пробегался по верхушкам растений. Но вскоре, когда молодой человек ещё только-только приближался к мельнице, к уже ставшими привычными звукам прибавился лёгкий скрип и приглушённый, прерывистый посвист, - ветер свистел в щели меж рассохшихся досок. Но, по мере приближения к порогу молодой человек приметил ещё один звук, который его порядочно так встревожил.

  Непроизвольно юнец вновь начал мягче шагать. Он прислушивался самым внимательным образом к тому, что происходило кругом. И озираясь, вглядывался в то, что освещалось тусклым лунным сиянием.