Размышления о Венере Морской

Довольно грустная история; мне кажется, что вера крестьян сильно все запутала. По-моему, героем этой широко распространенной легенды должен быть сам Святой Павел — поскольку его имя было Савл, или, в древнегреческом варианте, Саулос. Наверняка теплый источник и до чудесного исцеления язычника слыл целебным. Даже сегодня местность называется по-гречески «плачущие от язв». Кстати, наиболее часто встречающиеся на Эгейском море язвы, по всей видимости, вызываются паразитом, живущим в прикорневой сумке морской губки; это довольно распространенное заболевание среди ныряльщиков за губками, и вылечить его можно только орошением язвы каким-нибудь мягким вяжущим средством. Свойства воды в источнике могли быть известны задолго до того, как на сцене истории появился Святой Павел. И тут, возможно, стоит вспомнить, что часто покровителем горячих источников был Геракл и что его имя связано с Линдосом с древнейших времен. Согласно древней легенде, он, как и Павел, однажды прибыл в Линдос, с ним был его сын Гил. Проголодавшись после долгой дороги, он попросил у одного отца семейства еды для сына, но в ответ тот разразился проклятьями. Поэтому он поймал одного из быков, на которых этот невежа пахал, и приготовил себе и Гилу завтрак; пока они ели, разъяренный хозяин наблюдал за ними с безопасного расстояния, продолжая изрыгать проклятья. Считается, что после этого и возникла странная форма культа Геракла, когда-то существовавшая в Линдосе. Жрец, совершающий обряд жертвоприношения, обрушивал на героя проклятья и ругательства, причем не просто так, а в строгом соответствии с ритуалом. В других регионах Греции ничего подобного точно не существовало, и фраза «как линдосцы на жертвоприношении» стала поговоркой, так говорят про тех, кто произносит нечестивые слова в священных местах. Связывает ли эти разрозненные фрагменты тонкая ниточка — или просто сама история, вдохновленная столь примечательным местом, по-дружески нас поддразнивает, повторяя характерные знакомые жесты?

Однако отнюдь не только исследовательский азарт и жажда узнать истину заставили нас с Гидеоном отправиться в Сорони на праздник этого святого. Начнем с того, что там собирается весь Родос и, конечно же, все наши друзья, избавленные от пут административной службы. Мы решили отбыть на старом городском автобусе в компании с типографскими рабочими, которые заказали билеты только в один конец, намереваясь провести всю ночь под соснами, кто поспать, кто потанцевать до утра.

Ближе к девяти первые автобусы начали с грохотом выезжать на синюю дорогу, ведущую к Трианде. Каждый был битком набит едущими на праздник, люди смеялись, оживленно жестикулировали, пели песни. Три больших грузовика с итальянцами, которых на следующей неделе ожидала репатриация в Италию, проехали через весь город с развевающимися лентами. Это сиенские фермеры с государственных ферм вокруг Сан-Бенедетто, они изумительно поют: пронзительная, надрывающая душу, почти что прощальная, песня доносится до наших ушей. Это будет их последняя фиеста на острове, и машины едут так медленно, что кажется, будто сидящие в них хотят в последний раз насмотреться на Родос, удержать в памяти его зеленые пейзажи, которые, возможно, не отпустят их и на их прекрасной родине. Италия красива, но ей недостает дикой остроты греческих ландшафтов; она приручена и одомашнена — эссе о гуманизме. Она не может быть колыбелью трагедии.

Мы уезжаем только в середине дня. В дальнем углу площади за рынком стоит машина, на которой мы должны ехать, — похожий на сверток муниципальный автобус, который в данный момент окружен разъяренной толпой. При одном взгляде на эти машущие руки и негодующе тыкающие пальцы я чувствую, каку меня обрывается сердце. Что-то явно идет не так, как надо. В тесноте маячат знакомые лица. Барон Бедекер в своем строгом черном костюме замер, мрачно сжимая стремянку и качая головой. Христос, писатель, в белом канотье и при воротничке шириной в дюйм, что-то отчаянно выкрикивает и размахивает билетом. Его голос не слышен за гулом толпы. На подножке автобуса, защищая вход, стоит кондуктор, яростно отталкивающий локтем тех, кто пытается забраться. Толпа сжалась вокруг него, как кулак. Во главе ее стоит Маноли-линотипист, глаза у него сверкают сквозь очки, он размахивает руками. Он явно отвечает за посадку. Каждые несколько секунд, переполняясь нетерпением, толпа подается вперед, и он, как бодающийся баран, тыкается лбом в бок кондуктора.

Кондуктор, полуобернувшись, отпихивает его локтем и кричит:

— Сказано тебе — нет!