Размышления о Венере Морской

Мгновенная судорога от шока и ярости пробегает по его лицу, а потом ярость сменяется выражением отчаяния. Толпа снова подается вперед, и нас разносит в стороны. Маноли ударяет под дых кондуктора автобуса, а меня засасывает обратно в море голосистых отдыхающих. Перед Маноли теперь стоит ужасная дилемма: если его друзья узнают, что он продал им несуществующие места, они, скорее всего, просто его растерзают; но если он будет отнекиваться, мы с Гидеоном либо обличим его, либо вызовем полицию. Пару секунд он обдумывает ситуацию, устремляясь вперед с каждым толчком толпы и по-прежнему бодро что-то выкрикивая. Положение чудесным образом спасает появление пустого автобуса, который с визгом притормаживает, а из-за дверцы высовывается нечесаная голова и раздается зычное «Кто еще на Скай-ларк?» на каком-то весьма экзотически звучащем анг-лийском.

Это автобус, который сняли с маршрута для ремонта; но праздник Святого Саулоса оказался слишком большим соблазном для одинокого механика, которому препоручили неисправный автобус. Проработав пол-утра, он решил передохнуть и поехать в Сорони — один. Но природное великодушие и алкогольные пары заставили его притормозить перед бушующей толпой, штурмующей наш автобус. Он предлагает подвезти тех, кому не хватило мест. Маноли захлестывают облегчение и радость, и он, не теряя ни секунды, бросается спасать свою честь и кошелек.

— Сюда! — кричит он и тащит бабушку к пустому автобусу, а его изрядно помятые гости несутся следом. Теперь мы сравнительно легко залезаем в свой автобус и, еле дыша, плюхаемся на свои места, глядя, как компания Маноли, жестикулируя и крича, уносится из виду. Наш кондуктор с облегчением крестится.

— Еще секунда, — говорит он, — и мне пришлось бы его стукнуть.

Мы трогаемся. После опасного для жизни путешествия (Павлос водитель азартный, это всем известно) мы приближаемся к Сорони. Один за другим с грохотом проезжают вперед грузовики, поднимая волны пыли. Мы обгоняем бесчисленных пешеходов, в основном это крестьяне, несущие на ярмарку корзины свежих фруктов. Весело перекликаются автомобильные гудки. Несмотря на удушающую пыль, сидящие в грузовиках и идущие пешком продолжают перекрикиваться и болтать. Мы проезжаем мимо ветхой телеги, в ней вольготно развалился Маноли-рыбак, окруженный домочадцами и самыми закадычными друзьями. В одном месте нас забрасывает цветами гурьба молоденьких девушек. В другом — старый крестьянин, у которого на голове клетка, полная горлинок, швыряет в окно пригоршню конфет, одна из которых попадает прямо в очки барона Бедекера. Стекло разбито. Барон вне себя, кажется, с его губ сейчас сорвется какая-нибудь уничижительная реплика. Однако он сдерживается и лишь повторяет с печальным укором:

— Ну и народ. Ну и народ, — крутя пальцами разбитые очки.

Мы переваливаем через вершину последнего пригорка, и перед нами открывается святилище: земля уходит под уклон — со всех сторон череда холмиков, поросших редким лесом, среди них плоская площадка примерно в четыре акра. Здесь жители Сорони как всегда выкопали десяток больших ям, которые наполнят горячими углями — над ними будут жариться бараны и быки. В определенных местах также дожидаются вечера стратегические запасы топлива — огромные вязанки сухого хвороста. Роскошные раскидистые сосны щедро дарят тень, и вокруг храма выросли уличные кафе, что придает всему некоторое сходство с маленьким провинциальным автовокзалом. Павлос обгоняет колонну грузовиков, и мы, подпрыгивая на пыльных колдобинах, ныряем под сень деревьев, и он с торжествующей улыбкой останавливается. Все вываливаются из автобуса под лучи яркого полуденного солнца, нетерпеливо озираясь по сторонам.

С восточной стороны, над лощинами, небо подернуто облаками розоватой пыли, поднятой копытами мулов. Судя по всему, уже начались скачки, поскольку можно различить фигуры яростно жестикулирующих верховых, их головы повязаны красными шарфами. Все дорожки аккуратно огородили, вбив палатные колышки, а в углу на дощатом помосте сидят Бригадир и старшие офицеры из его администрации. Давясь пылью, они прилежно пытаются заучить речи на демотическом греческом, которые им предстоит произнести при вручении призов. На западной стороне, в тени под соснами, группки фигур в черном — каждая группка издали невероятно похожа на колючего черного ежа; должно быть, это хоры — из разных регионов острова. Низкий рокот их слаженных голосов смутно слышен сквозь мощный гул толпы, сгрудившейся на середине поля. У артистов тоже есть помост, с которого будут раздавать призы, он разукрашен греческими и британскими флагами, нарисованными по трафарету акварелью, — получилось очень нарядно. Над помостом — крыша из связанных пальмовых листьев, что придает этой сцене несколько африканский колорит.