Размышления о Венере Морской

Дискуссия возобновляется, снова нарастает нетерпение, и толпа откатывается, как волна, но лишь для того, чтобы снова без всякой пользы удариться о стенки пыльного автобуса. Небольшие вихри будоражат и самих толпящихся — некоторые душераздирающие сцены уже не имеют отношения к предмету всеобщего спора. К примеру, один из особо ретиво толкающихся, мужчина с гитарой, зацепился струнами за пуговицы соседа; и струны вот-вот могут разорваться. Однако давка так сильна, что эти двое не могут распутаться, и с каждым толчком их вместе тащит вперед:

— Моя гитара! — с мукой в голосе кричит один.

— Идиот! — огрызается второй.

Чтобы не угодить в эту батальную сцену, мы слоняемся вокруг толпы, пытаясь понять, в чем причина скандала. Но, похоже, это невозможно в таком шуме, где непрекращающимся потоком льются риторические крики и всяческие домыслы. Отдельные фразы выбиваются из многоголосого рева: «Говорю тебе, у меня есть…», «Все знают, что…», «Ты бы… полиция скоро…» Еще один бросок вперед — и мощный удар об автобус. Печальный и долгий вопль: «Сказано тебе — нет!» — в исполнении кондуктора.

Костас, греческий редактор, пошатываясь, выходит из толчеи и, еле дыша, здоровается с нами.

— Обычная история, — говорит он, переведя дух, — сорок человек на двадцать мест. Автобусная компания вечно устраивает такие фокусы.

Услышав его слова, к нам подбегает маленький человечек, он вне себя от гнева, он грозит Костасу кулаком, крича:

— Говорю вам, это ложь! Я отвечаю за билеты. И могу вам сказать, что мы выпустили только двадцать. Вот мой!

Он сует замызганный билет мне под нос. Костас осуждающе вскидывает красивые руки:

— У вас, что ли, нет стыда? — говорит он. — Кричите при иностранцах.

Человечек, нервно сглотнув, багровеет.

— Пусть знают правду! — выпаливает он.

Христос проталкивался к нам с другого конца толпы. Он подзывает меня, держа в руке свое соломенное канотье. Он хочет мне что-то сообщить. Мы отходим в сторону и прячем лица за его шляпой. Среди нарастающего гула мы выглядим так, будто пытаемся закурить на ветру. Голос у него серьезный и взволнованный.

— Могу я вам сказать одну вещь по секрету?

Место он выбрал несколько неподходящее для доверительной беседы, но что поделаешь?

— Это Маноли, — говорит он, — он во всем этом виноват. Помните, мы печатали билеты для автобусной компании книжками по пятьсот? Перед тем как рассыпать набор на прошлой неделе, он взял серийные номера билетов и напечатал еще двадцать для себя и своих друзей. Он везет много народу в Сорони, и они все едут бесплатно — может быть, он им сказал, что купил им билеты в подарок; но скорее, — тут голос Христоса опустился до низкого, вполне уже дьявольского регистра, — скорее всего, он заставил их заплатить ему.

Его темные глаза чуть округляются, когда он смотрит на меня, ожидая, как я отреагирую на эту информацию.

— Если, — продолжает он, — хотите доказательство, то вот оно: он напечатал свои билеты на другой бумаге — на грубой итальянской, газетной. Автобусные билеты на привозной бумаге.

Поделившись этой жизненно важной информацией, он снова надевает шляпу и отходит в дальний угол толпы, чтобы оттуда наблюдать за тем, что будет дальше — как человек, зажегший запал и предпочитающий находиться на безопасном расстоянии от взрыва.

Гидеон стонет, когда я рассказываю ему про билеты — Опять Маноли, разумеется. Думаю, вам решать — уничтожить его или нет.

Проблема в том, как вытащить его из давки, поскольку скандал разгорелся с новой силой. Появилась бабушка Маноли, усатая старая дама, она потрясает над его плечом свернутым зонтиком, тыча острием в сторону кондуктора. Воинственную бабушку прикрывает парочка старых ведьм — монахинь с корзинками в руках. Между тем становится все веселее. Кондуктор тоже начинает выходить из себя и, похоже, собирается пустить в ход ручной стартер автобуса, который лежит у него за спиной на ступеньке. Набрав побольше воздуха, я продираюсь сквозь толпу, отвоевывая дюйм за дюймом, пока, наконец, мои протянутые пальцы не вцепляются в рукав Маноли. Он пару раз нетерпеливо стряхивает мою руку, не сразу сообразив, кто это его держит. А сообразив, тут же улыбается и покорно разворачивается, что дает мне возможность прокричать:

— Ты подделал билеты! Я все знаю!