РазNообразный Наполеон

15 декабря 1840 года – день необычайно холодный. Накануне ночью температура опускалась до минус пятнадцати! Парижане не испугались. По разным подсчетам, на улицы вышли от шестисот до восьмисот тысяч человек. Не пришел почти никто из дипломатов, не захотели участвовать в мероприятии «один узурпатор хоронит другого узурпатора». Впрочем, хитроумный выход найден. Дипломаты арендуют дома на Елисейских полях или «идут в гости». Туда, где можно просто с балкона наблюдать за происходящим. Так и сделал австрийский дипломат Рудольф Аппоньи.

«То, что мне показалось самым важным, я даже скажу, самым поразительным, – это ужасная толпа, следовавшая за кортежем и двигавшаяся от моста Нейи до Триумфальной арки, толпа, похожая на вертящийся, бурлящий поток, из которого доносились крики, песни, брань. Ничто не могло противостоять неудержимому любопытству этой движущейся массы. Взводы линейных войск, Национальной гвардии, солдаты… ограждения и наспех, с неверным расчетом установленные помосты были опрокинуты, сметены и истоптаны десятками сотен тысяч ног мужчин, женщин, детей, составлявших единое тело, снабженное миллионом глаз. Эта нового вида гидра растянулась до площади Людовика XV, где она разделилась, чтобы потом рассеяться и растечься по саду Тюильри, по набережным и по улицам, стремясь укрыться от лютого холода».

Холод энтузиазм не остудил. А сама церемония… Она была слишком помпезной и слегка вульгарной. Императору бы понравилось. Погребальная колесница, гигантские гипсовые статуи. Гюго, столь страстно желавший возвращения, мероприятие резко раскритиковал. Сказал, что в нем «не было правды», а потому и выглядело оно «фальшью и надувательством».

«Правительство как будто испугалось вызванного им призрака. Показывая Наполеона, оно в то же время старательно скрывало его, намеренно оставляя в тени все, что было или слишком велико, или слишком трогательно… Императорский кортеж, долженствовавший быть всенародным, ограничен одним военным, настоящая армия подменена Национальной гвардией, собор – домашней капеллой Инвалидов, наконец, действительный гроб подменен пустым ящиком».

Особое недовольство великого романтика почему-то вызвал белый конь, покрытый фиолетовым крепом, которого многие приняли за настоящего коня Наполеона, «не соображая, что если б он прослужил Наполеону хоть только два года, и то ему теперь было бы целых тридцать лет – возраст почти невозможный для лошади».

Жестокий вывод – «монументальная галиматья».

Гюго прав и… не прав. Форма в тот момент была не столь уж и важной. Важнее другое. Королевская семья, принимавшая участие в церемонии, по свидетельствам очевидцев, проводила часы ожидания, вообще не вспоминая об императоре. Когда принц Жуанвильский прибыл наконец во Дворец Инвалидов, он сказал своему отцу королю: «Сир, я представляю вам тело императора Наполеона». «Я принимаю его от имени Франции», – ответил Луи-Филипп.

Король сказал именно то, что надо было сказать. Это Франция приняла Наполеона. Не все хотели, но – пришлось. У легенды появился фундамент из благородного камня. Еще одна основа. Как мы увидим дальше, не только для «золотой» легенды, но и для «черной».

…Главный идейный вдохновитель «возвращения», Тьер, занялся наукой. Газеты сообщали, что он подписал с издательством договор на написание «Истории Консульства и Империи». Уникальный для того времени. С такими правами автора, которые никому и не снились. И с гонораром в полмиллиона франков! Оно того стоило, вплоть до последнего сантима. Классика «золотой» легенды!