Разношерстная... моя

Не хватило ума торопыгам оценить нюх и повадки государыни Твердушки. А у той в крови скопился яд всех ее достославных предков, что вот уже тысячу лет держали в железном кулаке необъятный и брыкливый, как бычок, Харанг. Не успели заговорщики превратиться в бунтовщиков, как матушка Твердислава показала себя во всей своей заморской красе. Откуда только что и взялось: падчерицы у нее в задушевных подружках, воеводы у нее в приятелях, дружина под каблуком, все столичное и окружающее столицу боярство стоит за нее горой. А всей прочей Антании – что раскинулась чуть не на треть известных земель от моря до моря – и вовсе плевать на всякие там призывы обрадовать себя новым Государем. Коли Градислав в трезвом-то уме счел свою супружницу достойной чести правительницы, так, верно, мужик знал, чего делал. А воевать с государевой дружиной и вовсе затея преглупственная: народишку побьешь кучу, серебра и злата потратишь три кучи, а в итоге хрен-то редьки не слаще. Покуда в Антании мир да покой, покуда народ не голодает, так всех всё устраивает.

Но государыню-матушку столь благой для нее исход не удовольствовал. И Твердислава сама пошла войной на сродственников покойного супруга. Не дружиной хороброй с треском да громом, а одним лишь своим умом да скользкими бабьими повадками. Всем правительница была люба-дорога. К примеру, идут к ней воеводы с жалобами, мол, засиделась дружина в безделье, забаловалась, так тут же и купцы весьма кстати подвернутся с жалобами на соседние державы. Дескать, оборони, матушка, забижают нас соседи, почем зря. Обдирают до нитки, цены на товар ломят несусветные, да и тебя поносными словами лают бессовестно. А то бесчестье великое, к стыду всей Антании… и потаенной радости воевод. Тут-то правительница и даст им волю, да только на свой лад: ступайте, мордобойствуйте, гребите в добычу все, до чего дотянетесь. Но, коль не одолеете супротивника, ко мне жаловаться ни-ни! Сами и расхлебывайте. А не расхлебаете, так и голова с плеч! Затраты же на поход покроются из воеводской казны: неча попусту залупаться, коль силенок маловато. Все по чести – всем то знакомо и понятно.

Или вот еще: встанут где-то подале от столицы в позу, дескать, сборы, наложенные на земли и людишек, поуменьшить бы. А не поуменьшите, так мы и железом погреметь не прочь. Правительница, тех сборов до совершеннолетия сынка ни разу не повысила! А потому и повод у нее разобидиться на этакое свинство, тут как тут! И посылает она вновь затосковавшую без дела дружину на обидчиков. И внове с тем же благословением: что с бою возьмете, то ваше. А не угомоните возомнивших о себе бунтовщиков, так земля вам пухом.

Что же до личных врагов, злоумышлявших против сынка Милославушки, так те в первые же три года ее правления как-то сами собой вымерли – и что за напасть такая? Правда, нового державного князя Держислава – кузена малолетнего Государя, как она его прозывала – та смертельная хвороба не коснулась. Люди понимающие оценили: видать, по малолетству. И по своеобразному милосердию Твердиславы, что не взяла грех на душу за гибель невинного дитя.

Нынче эта материна слабость двадцатилетней давности, отрыгнулась Милославушке, что вымахал повыше родного батюшки. И пошире того в плечах. А вот лицом один в один! Так что кое-кто молодого Государя попугивался, припомнив слегка уж призабытый нрав Градислава. Припомнив своевременно, ибо сам Милослав и батюшкиного добра не растерял, и матушкиным родовым заморским обогатился. Твердислава была верна себе: никого не разочаровала, как только он вошел в возраст. Уступала сыну власть постепенно, дабы он покрепче прихватывал полученное. Но немешкотно: сама как-то так ловко отошла в тень на радость всему народу, что соскучился по твердой руке – о том не переставали лаять все время ее вдовьего правления. Соскучились – злорадно объявила государыня среди своих ближников – так пусть получают: от всей моей души и полной ложкой. Лишь бы не подавились!

Ее доброе такое пожелание пропало втуне. Нынешние торопыги, что и впрямь полезли получать блага от юного несмышленыша, подавились, не успев квакнуть. А те князья с боярами, что служили опорой правительнице, тотчас подставили плечи Государю. Ему не перечили, однако, то и дело, оглядывались на матушку Твердиславу. И так-то направляли его норов в сторону благих свершений. Впрочем, здесь у них особых хлопот не случилось: сын был достойным продолжением отца с матерью. Не гнушался доброго совета и не греб все под себя, сообразуясь лишь со своими хотениями. Выучила его заморская принцесса Крайлена, натаскала на совесть, за что ей не раз кланялись в ножки.

– Что ж, матушка, выходит, вправду твой братец зубки на нас с тобой точит, – нахмурился Милослав, постукивая кулаком в подлокотник отцовского дубового кресла.