Разношерстная... моя

– Он с рожденья был мерзким, – пренебрежительно отозвалась Твердислава. – Наш старшой братец был наследником. Ему предстояло сменить батюшку. Лардàвиг завидовал ему самой черной завистью. Нашлись доброхоты: научили мерзавца завидовать не без пользы для себя. Кардàвиг-то поумней был и чужих наговоров не слушал. Кто ж ведал, что помрет он молодым? И наследника не дождется.

– Да уж, – буркнул боярин Дража, что ведал Посольской управой.

– Что сказать-то хочешь, Родослав? – тотчас вцепился в него Государь.

Он помнил: к Родославу Драже отец прислушивался поболе, чем к другим. И следовал в этом батюшкиным предпочтениям.

– Кто ж ведал, – повторил Дража, покосившись на государыню-матушку.

– Да уж договаривай, – усмехнулась та, сидя напротив сына и уложив подбородок на локоток, упертый в подлокотник кресла. – Не стесняйся порочить моего родича. Я б, к примеру, не постеснялась.

– Опять ваши загадки, – насупился молодой Государь.

– Да, какие уж тут загадки, – степенно ответствовал боярин Дража. – Мнится мне, что король Лардàвиг и сам поторопил смерть брата. С Кардàвигом-то мы всегда сговориться умудрялись. Не зудело у покойника в ненужных-то местах. Сидел себе смирно да с баронами своими мутузился. С благословенной Сулией иногда цапался за спорные земли. А нас лишь в торговых делах надуть и пытался – боле-то ничего важного. А Лардàвиг на троне без году неделя, но уже скалится вовсю в нашу сторону.

– Мы ему поскалимся, – проскрипел старший воевода Антании из рода бояр Яворов.

– Не похваляйся, Явор, – вновь усмехнулась Твердислава. – Ты вон уже во всех местах кряхтишь да кашляешь. А за всю жизнь так с Харангом и не повоевал. Батюшка мой под короной голову имел. Кардàвиг тоже. А у Лардàвига под короной задница! Он для войны, может, не скоро и осмелеет. Сам же меня поучал, как я сюда пожаловала: задница пендель знатный чует прежде башки. Помнишь ли, как растолковал мне впервые, что значит: всыпать ума в задние ворота?

– Помню, матушка, – хмыкнул старик Явор, игриво подмигнув ученице.

Он был старше Твердиславы годков на тридцать. Сама государыня в свои тридцать шесть отнюдь не мнила себя девицей, хоть куда – чтила свой возраст. Хотя была по-прежнему красива и не расплылась боками навроде именитых боярынь. Даже ее темные волосы еще не знали седины. И многие бабенки пытались выведать у кремлевских челядинок: чем это государыня-матушка косы красит?

– Да, Лардàвиг труслив, – задумчиво подтвердил Дража, теребя кончик бороды. – Искусство тайных убийств одолел, – вновь покосился он на государыню. – И нам то ведомо. Хотя большой пользы от того знания нет.

– Отчего? – удивился Милослав. – Ты ж вечно твердишь: коль тебя предупредили, стало быть, ты уже вооружен.

– Верно, Государь. Однако в этом случае полезно бы еще узнать: как и чьими руками твой дядюшка грязные дела вершит.

– Вы ж узнали, – напомнил Милослав, глянув на Хранивоя.

– Узнали, – с поклоном согласился тот. – И за жабры прихватить успели.

– А я, почему не знаю? – опасно сверкнули государевы очи.

– А ты, сынок, в это время с дружиной по западной границе прогуливался. Проверял: каково там, на рубежах служится-можется?

– Я уж третий день, как дома, – укорил он матушку.

– Так и в эти три дня у тебя заботы через край перехлестывали, – невозмутимо ответствовала та. – Вот, собрал ты нас ответ перед тобой держать: как мы тут без тебя. Мы и докладываем. По порядку. В том ряду торговлишка, что мы первой обсуждали, на первом месте и торчит. А братца твоего Дражислава – выблядка змеиного – я бы и вовсе не касалась. И говорить бы о нем не стала бы. Просто казнила б принародно! А после и родичей бы его под топор бросила…

– Угомонись, Твердушка, – одернул ее воевода Явор. – Все б тебе топором махать. Училась бы у братца промыслу нешумному: потравам да удушениям тайным.

Старшѝна Посольской управы чуть слышно хмыкнул в бороду, не теряя с лица благообразия и серьезности.

– Верно смеешься, Дража, – похвалила Твердислава. – Мне и самой смешно такие укоры слышать. Я, грешным делом, уверилась, что моя слава в промысле нешумном по всей земле антанов прокатилась. Ан нет, обнадежилась попусту – какая неловкость образовалась.

– Матушка! – нетерпеливо заерзал Государь вседержитель. – Вы, конечно, люди все степенные. Привыкли муторные беседы тянуть до бесконечности. Умком мериться да друг дружкой умиляться. А мне нынче, ну, совсем недосуг! Мы вон с Юраем по кузням державным проехаться хотели. Глянуть: каковы новые кольчуги, где кольца все сварные? И пропущены по восемь сквозь два.

– Сынок, уволь меня от этой вашей кашеварни, – поморщившись, взмолилась государыня.