Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов

Похоже, был будний день, середина. На остановке – несколько тёток неизвестно из какого времени – в чёрных стёганых пальто, в вязаных блёклых шапках. Отдельной кучкой – подростки. Эти, точно, из двадцать-семнадцать: яркие куртки, толстые шарфы; голые щиколотки (как они не мёрзнут? Может, придумали какой обогрев, невидный на теле?); маленькие экранчики в руках у каждого.

Нужный Лёхе 291-й стоял «на посадку», все надписи светились, но открытой оставалась только передняя дверь, и путь в салон преграждал рогатый шлагбаум. Водитель – пожилой мужик – смотрел прямо перед собой и не обратил на Лёху никакого внимания. Тот вошёл. Спросил опасливо:

– А талончики есть? – смутно догадываясь, что «Единый» образца 1988 года, на какой бы месяц он ни был, не прокатит.

– 50 рублей, – ответил водитель, не поворачивая головы.

Лёха аж присел. 50 рублей!! Во, живут они в двадцать-семнадцать!! Это ж треть зарплаты!

– А бесплатно не отвезёте?

– Давай, алкаш, пешочком, если денег нет.

Лёха для вида покопался в кармане, нащупал металлический рубль.

– Может, талонами на сахар возьмёте? – с надеждой проговорил Лёха.

Талоны на сахар, которые им выдавали на четверых, никогда полностью не расходовались (сахара его девчонки ели мало), поэтому Лёха носил их своему бригадиру Михалычу-сладкоежке.

– Чего? – водитель, наконец, повернулся и воззрился на Лёху.

– Какие талоны на сахар? С лихих девяностых что ль? Сохранил? Покажь.

Лёха вытянул из кармана три талончика «январь 88», попутно зацепившись мыслью за странные слова «лихие девяностые». Водитель глянул:

– О, восемьдесят восьмой год!! Откуда у тебя? Денег нет, а такую ценность в кармане носишь. Они теперь, каждый, наверное, рублей по 500, а то и больше у коллекционеров.

500 рублей – таких деньжищ Лёха и не видел никогда. Он представил пачку пятирублёвок, перетянутых крест-накрест бумажной банковской запечаткой, и даже вспотел.

Но придвинулся к кабинке водителя насколько мог:

– Не поверишь, мужик – сам не верю – я из восемьдесят восьмого года. Как к вам в двадцать-семнадцать попал – не знаю. Голова болит, ничего не догоняю. Может, треснулся где, и мозги отшибло? Перестройка началась, помню, я здесь, на ЗИЛе, работал, – Лёха дёрнул головой в сторону стеклянного здания ему неизвестного. – На Красногвардейской квартиру получили полгода как.

Лёха сбился, начав считать, сколько лет назад эти полгода были.

– Ну, в апреле восемьдесят седьмого, если точно, заселились. Я на работу ехал, во вторую мне сегодня, закемарил. На улицу вышел – дурак-дураком. Может, сдвиг по фазе у меня? Пацан какой-то, весь на проводках, сказал двадцать-семнадцать сейчас. Это мне сколько лет-то?

Водитель (сейчас Лёха разглядел у него табличку на груди «Николай») смотрел несколько ошалело и молчал. Потом сказал раздумчиво:

– Если у тебя белая горячка, то откель талоны на сахар? Единый, говоришь? Ну-ка?

Лёха выдернул проездной, вытащил рубль, из кармашка на джинсах вытянул, не без труда, заначку – мелко сложенную трёшку.

Водитель Николай смотрел на эти богатства с удивлением и умилением. Узнавание явственно читалось на его лице, но не произносил ни слова..

Лёха тоже молчал, боялся услышать очевидное.

– Дааа. Дела, – наконец произнёс водитель, не сводя взгляда с мятого трёшника. – Две тысячи семнадцатый на дворе, это точно, – и продолжил:

– Пятнадцатое января две тысячи семнадцатого года.

Сердце Лёхи ухнуло в пропасть. Он схватился за блестящий поручень. Неимоверные горечь и обида нахлынула на него. Этому мужику можно верить, это тебе не юнец с проводками. Горечь от того, что жизнь, можно сказать, уже прошла, а он, Лёха, и не жил вовсе. А обида? Почему именно его выхватили невидимым огромным пинцетом из устроенной жизни и поместили сюда, почти на тридцать лет вперёд, во враждебную непонятную жизнь, где даже за проезд на автобусе нужно платить 50 рублей? И почему (Лёха напрягся: две тысячи семнадцать минус тысяча девятьсот восемьдесят восемь) даже не на тридцать, а на бестолковые двадцать девять лет???

Он очнулся от слов водителя:

– Под турникет подлезь, довезу тебя. Но если контроль, уж не обессудь.

– Да-да, спасибо, шеф, – Лёха огляделся, согнувшись, прошёл под рогами шлагбаума и сел на высокое место у окошка. Автобус меж тем почти заполнился. Над кабиной водителя крутились светящиеся буквы, что-то говорил приятный женский голос, двери закрылись. И автобус повёз Лёху домой.

***