Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов

– Про страну. В двух словах, – Татьяна задумалась, долго смотрела в густеющую за окном темноту.

– В двух словах: перестройка, ну это, на твоей памяти ещё началось. Девяностые: голод, бандиты, безработица, талоны на всё, две революции, путч, теракты… Ох, так много всего произошло за тридцать лет, я и не задумывалась никогда. А памятную доску жертвам теракта не видел? – спросила жена, и сама себе ответила:

– А, ну да. Ты же в другой выход выходил.

Помолчала:

– Ну, и, конечно, мобильники. Мобильные телефоны, – поправилась она, видя, что Лёха не очень понимает. – Сначала – просто телефоны, по которым можно из любого места звонить, а теперь эти телефоны – и не телефоны вовсе, теперь – в них вся жизнь. В телефоне теперь и интернет, и фотоаппарат, и книжки, и платить можно с телефона. Телефон и интернет – вот в двух словах наша теперешняя жизнь. Помнишь (как тебе не помнить, для тебя это ж вчера всё происходило!) мы сюда переехали, телефон ещё не провели. А теперь он, стационарный, и не нужен никому, и интернет везде.

– Подожди-подожди, – голова у Лёхи шла кругом, он не въезжал, о чём говорит Танюша. Две революции, говоришь? Нет, про страну не объять сейчас. Главное скажи:

– А двухтысячный! Двухтысячный как наступил? Как мы ждали?

– О-о, – Танюшка засмеялась, – в ночь с 1999-го на 2000-й Ельцин сказал, что он устал. – Ельцин, – пояснила она, – президент после Горбачёва, единственный, кто таким образом в отставку вышел. Не умер, не свергли, сам ушёл.

– Нет, не объять сейчас всего, не петрю совсем. Давай про семью.

– Про семью – проще, – Танюшка улыбнулась, но как-то безрадостно.

Дочки наши выросли, замужем обе, детки у обеих, мальчик и девочка, засветилась Танюшка. – Ты не работал, пил, я купила тебе комнату, там и живёшь. Звонишь изредка, всё время с разных номеров, денег клянчишь. Я даю, хотя каждый раз себя ругаю за это, что ещё за алименты такие? Сначала всё таскался, но потом я пригрозила уехать – прекратил. Последние лет пять – не видела тебя.

Танюша, слегка запнувшись, продолжила:

– Странный какой разговор. Я тебе на полном серьёзе рассказываю о твоей жизни. Не ударялся головой, точно? Или кто-то из нас с ума сошёл.

***

Он шёл по знакомой дороге, почти не видя её. Многое оставалось прежним, только появились всё какие-то ограды и заборчики, и там, где раньше шёл напрямик, теперь приходилось обходить, петлять и возвращаться к началу. Только Лёхе на всё уже наплевать. Две его жизни, как два куска ткани разной фактуры и разного цвета, никак не соединялись в ровное полотно. Между той, переливчатой и бирюзовой, пронизанной солнцем, текучей, как морская вода в солнечный день, и теперешней – тяжёлой и душной, как солдатское сукно, должен быть какой-то буфер. Иначе они никак не стыковались. Рвались мысли, как нитки, невозможно даже представить, что он, Лёха, жил как-то вне своей семьи. Не мог, не мог, не мог! Лёха размахивал руками, выкрикивая свою боль и непонимание, поднимал глаза к небу. Он хотел только одного: вернуться. Вернуться в восемьдесят восьмой и прожить эти двадцать девять лет со своей семьёй и со своей страной. Пусть тяжело, пусть бандиты. Или умереть там же, только не так, как сейчас: идти куда-то по адресу, записанному на бумажке, и вспоминая сухие, подёрнутые отвращением глаза любимой жены.

Стоп. Лёха остановился. А зачем его перенесли сюда? Лёха посмотрел на серое беспросветное небо, как будто хотел увидеть тот, уходящий в сверкающую за облаками высь, огромный пинцет. Он не верил ни в какого-либо бога, ни в инопланетян, ни в параллельные миры. Как Танюша сказала? «Телефон – современный бог»? Этого он пока не постиг, и неизвестно, сможет ли постигнуть. Но, размышляя логически, Лёха представил себе время спиралью, витки которой протяжённостью двадцать девять лет, плотно прилегают другу к другу, существуя и последовательно, и параллельно одновременно. В каждом из этих витков человек живёт последовательно, но одновременно в разном возрасте на каждом витке. Каким-то образом Лёха не упал, как можно бы, в крайнем случае, ожидать, на предыдущий виток, а вознёсся на следующий, выше.

«Может, я умер?» – подумал Лёха отстранённо, но снег лепил в лицо так осязаемо, окна домов светились так ярко и разнообразно, машины гудели так отчётливо, что Лёха, не додумывая эту мысль, вернулся к предыдущей. И тут он понял. Не важно – кто, не важно – как, важно – зачем. Ему дали шанс прожить кусок жизни ещё раз. Как мастерица, обнаружившая в причудливом узоре лоскутного полотна кусок, не подходящий по цвету, заменяет его на другой, нужный. Это не просто, но возможно.

Значит, Лёха – счастливец! Наверное, никому из живущих не выпадало такого подарка – считать прожитую жизнь черновиком, начать тот же кусок жизни «с чистого листа». И тогда результат будет другим, таким, каким и предполагался с той самой минуты, когда в юности на пляже Рублёвского водохранилища Лёха познакомился с Танюшкой и понял, что дальше его ждёт только счастье.