Разные годы жизни

— Я старомоден, начиная с самого имени. Ансис Берзиньш.

Ивета замешкалась с ответной репликой. Медленно отдалялись огни рейда, блеснул свет маяка, нереальный, как пришедший из космоса сигнал. Свет и тьма граничили резко, без переходов, и поминутно сменяли друг друга, словно сражаясь: свет нападает на тьму, тьма гасит свет. И лица обоих, стоявших друг против друга, тоже участвовали в этом непрерывном соревновании. Не сводя глаз с капитана, Ивета проговорила нечто, наверное, до ужаса банальное и вовсе не свидетельствующее о том, что она очень-очень умный кандидат наук. А именно она заявила старомодному Ансису, что он, по ее мнению, счастливый человек, потому что многое повидал.

— Это правда, — согласился капитан, — все континенты. Двадцать пять лет по морям и океанам. Начал с самого низа и, как видите, оказался наверху. Моя жизнь — учеба и суда, ступенька за ступенькой. Но о береге я тосковал всегда.

— Интересно... — глубокомысленно протянула Ивета. — Я и хочу добиться ясности насчет этой самой тоски. Расскажете?

— Если найдется время. Сами видите: пока на борту был лоцман, следовало находиться на мостике. Теперь до Колки можно отдохнуть, но в Ирбенском проливе придется опять подняться наверх: камни. Многие иностранцы садятся. Греки, например, или те, что плавают под либерийским флагом. Неквалифицированные команды. Часто — с липовыми дипломами. Короче говоря, опасные при встрече.

— Значит, до Колки? — неохотно согласилась Ивета.

— Если уж так горит...

У Иветы действительно горело. Она привыкла жить в спешке. И что-то не давало ей покоя и ночью здесь, на судне. Любознательность? Нетерпение? Излишек энергии? А может быть, неумение постоять и полюбоваться хотя бы морем? Конечно, и поспать следовало, но без этого можно обойтись. Сколько часов до Колки будет потеряно? К сожалению, решает здесь не она. А противиться воле совсем еще незнакомого капитана... Существует, в конце концов, вежливость.

Первый луч солнца появляется как разведчик. Небо — вымытое, ярко-синее. Такого же цвета и море. Оно сверкает, как отшлифованный аквамарин, тот, что в золотой оправе на пальце Иветы. По этой полированной поверхности судно скользит без усилий. Или это только кажется? Может быть, показным является и миролюбие моря, похожего сейчас на старый, обмелевший деревенский пруд. Интересно, какая здесь глубина?

Вода, вода без конца и края. Странное ощущение: куда девались земля, берег? И ты, Ивета, — не пылинка ли в бесконечности?

Она поднялась наверх первой. И когда явился капитан, задала один из своих дежурных вопросов:

— Хорошо отдохнули?

Он, кажется, удивился.

— И да, и нет. В зависимости от того, кто был на вахте. Техника у нас мощная, вести судно может и автомат. И все же главным остается человек.

Вверх-вниз мечутся чайки, застывают наверху, парят, скользят неторопливо, кругами. Кричат. Волнуются. Спорят. Почему, зачем? Оттого ли, что не досталось куска хлеба?

— От наших судов типа «Ро-Ро» им никакого толка. Все отбросы сжигаются и перерабатываются: блюдем чистоту моря. — Капитан по-мальчишески рассмеялся, словно услышав хорошую шутку. — Ну, так что у вас на сердце?

— Хотелось бы согласовать программу.

— Даже программу? — Это, кажется, не без иронии.

— Да, программу! — вызывающе ответила Ивета.

— С нами тут уже ездила однажды группа социологов. Социал-психологи. Слюну и то по два раза на день брали на анализ. Было множество тестов, всяких анкет. А серьезных разговоров — мало. Что вас интересует? Могу сразу сказать: когда долго находишься в море, случиться может всякое. Бывает, даже прыгают за борт. Чаще надо бывать на берегу — вот выход. Иному хватает даже на один-единственный день пришвартоваться в чужом порту — и сразу легчает. Мне — нет. Свой берег и чужой — разные вещи. Чужбина меня не радует. Не уходит чувство, что все связи прерваны.

Закурив, Ивета потянулась за блокнотом. Капитан отвернулся. Он глядел теперь в другую сторону, словно бы Иветы здесь вовсе не было. Синий пластиковый тент над мостиком отбрасывал голубоватую тень на лицо Берзиньша, и капитан выглядел пришельцем из другого мира.

Ивета не курила целый час. Просто удивительно. Зато дым показался небывало вкусным, настроение улучшалось с каждой затяжкой. И она решила не замечать невежливой позы капитана. А может быть, он увидел что-то в сизой дымке? Она ничего рассмотреть не могла, а попросить бинокль, висевший на шее у капитана, не решалась.

— Но ведь вы и сами подолгу плаваете вдали. Что думаете вы?

— Я? Я знаю, что мне надо жить в согласии с самим собой, со своей совестью, сохранять душевный покой. Иначе не выдержать.

— Бывают люди, для которых море — все. Корабль — дом.

— Может быть. Люди бывают всякие. Но и у них это кончается. Морская судьба неимоверно трудна. Постоянно сдерживать себя. Жить в крайнем напряжении, вкладывая всю силу воли. Тяжело работать.

Почему он говорит только о тяжелом? Вот ведь сегодня не качает, не валит с ног. Через стекло рубки можно разглядеть парней: судя по выражению лиц, они разговаривают о чем-то веселом. Поэтому Ивета заявляет с интонацией Фомы неверующего: