Разные годы жизни

Галина не в силах говорить. Ее губы дрожат; медленно, прерывающимся голосом, она читает записку: «Героической танкистке... далекие, светлые пути... огромного счастья в наступающем году... Коллектив протезной фабрики. Клянемся у своих станков трудиться так, как наши фронтовики бьют ненавистного врага, чтобы быстрее приблизить долгожданный час победы».

Галина плачет. Много месяцев мы провели вместе, и ни разу я не видела ее плачущей, даже после ампутации. Что это — слезы радости? Или прорвалась наконец глубоко затаенная горечь? Кто знает. Но это самые обычные слезы, и проливает их обыкновенная девушка, совсем не похожая на кавалера трех высоких воинских орденов. Так, пожалуй, могла бы она плакать из-за несостоявшегося первого свидания с любимым.

Разные подарки получаем мы в молодости. Кто пытается ослепить девчонку дорогим подношением, кто удивить редкостной безделушкой. Но то, что сегодня получила Галина, не идет в сравнение ни с чем на свете. Можно забыть о букете роз, о колечке. Только этот продолговатый сверток не забыть никогда.

Спасибо вам, рабочие незнакомого мне южного города! И все-таки мне хочется пожелать вам, всему миру, чтобы никогда-никогда больше не было нужды в таких новогодних подарках.

Весь вечер в палате царит подавленное молчание. Галина разыскала Людмилу и, возвратившись, шепчет мне на ухо: «Без комиссара мы ее не вернем и от этой куклы не избавимся».

— Ладно, дождемся комиссара. Может быть, завтра она придет? А то какой же Новый год без нее?

Галина наклоняется еще ниже и снова шепчет, но так, что каждое слово слышно на всю палату:

— И покажем этой принцессе, что мы не нищенки какие-нибудь! На новогодний ужин я даю полумесячный оклад. А ты?

—?..

— Не скупись! И знаешь что? Твоя спина доказала, что ты скоро потопаешь. Уж поверь мне! Ты два раза села — разве это не стоит полумесячного оклада? Ну так как?

— Даю!

Галина валится на койку, касается пальцами струн гитары. Струны звенят, а потом, быстро угасая, бьются о белые стены палаты.

День третий

Военная служба закаляет человека, но в каком-то смысле и балует его: не надо заботиться ни об одежде, ни о еде, в положенное время все подается готовенькое.

Все утро мы с Галиной прикидываем, что купить для праздничного стола, и никак не можем сосчитать, чего и сколько нужно. Цены на продукты высоки, на оклад лейтенанта стол не может ломиться от яств. На помощь приходит Настя: «Вы, девоньки, не сомневайтесь, ужин будет на славу!»

Бегут часы. Пришел и ушел Ванюша. Окончился врачебный обход. Настало время почты — ни писем, ни комиссара! Впорхнула Мамедова. Нам трем — пренебрежительно: «Счастлив... Новгод...», Тамаре — звучный поцелуй и многократное заверение, что вечером ее посетит муженек.

Тамара сегодня не проронила ни слова, сблизиться с нами больше не пытается: поняла, очевидно, что никаким барахлом нас не ослепить. А может быть, попросту решила вернуться к своей истинной роли — супруги высокопоставленного лица, которой до всякой мелкоты и дела нет. Ее мужа я представляю себе пожилым, но статным еще генералом. Разве бы иначе такая красавица за него вышла? Ну, посмотрим, посмотрим, до вечера недолго.

С того момента, как Галина, рыдая, ласкала свою искусственную ногу, Лида почти не поднималась с постели. Лежит, отвернувшись лицом к стене, на вопросы не отвечает. О чем она думает? О моем безжалостном выкрике? Или втихомолку завидует Тамаре, еще и еще раз переживая свое собственное несчастье. А может быть, начинает понимать, что возникла ошибка, недоразумение, вместо дружбы взрастившее вражду. И мне становится как-то не по себе. Эх, Лида, Лида! Тебе будет труднее, чем нам, тебе с твоей резкостью и неумением поделиться бедой. Да разве весь мир причастен к твоей горькой судьбе, и всему миру надо показывать за это свою неприязнь? Ведь война! Она все... Она...

Мы трое еще очень молоды. А молодость не умеет вычерпать горе до дна, измерить границы бедствия. Молодость улыбается и сквозь слезы.

Странно. Сейчас вроде забылись все наши неприятные взаимоотношения с Лидой. Нет. Ничего в этом странного нет. Просто приход Тамары помог раскрыть истину — Лида наша, одна из тех, кто прошел сквозь гремящую, огненную страсть. Она — наша частица.

Настя притащила не только продукты, но и красивые тарелки, рюмки, тугую накрахмаленную скатерть, которая напоминает дом, мирную довоенную жизнь. Опираясь руками о стол, Галина скачет, в ее глазах искренний восторг. Она вполне освоилась с ролью хозяйки и, поглядывая на нас с Настей, предлагает — кого позвать в гости.

— Ты не очень-то, — предупреждает Настя, — полакомитесь сами. Досыта поешьте.