Разные годы жизни

Эх, юность, юность! Зачем ты заставляешь совершать неразумное, за один ложный шаг расплачиваться всей жизнью? Как часто мы к сорока годам вздыхаем: «Была бы у меня тогда нынешняя мудрость!»

Начало светать, и мы собрались в путь. Не хотелось будить хозяев, меньше всего — еще раз увидеть Ивана Ивановича, Фросю, словно сошедшую со страниц сказки о злой ведьме. Потихоньку пробрались через коридор, повернули ключ в дверях, но она оказалась незапертой. На скамейке перед самой калиткой сидела Аня в плаще и в клетчатом платочке.

— Возьмите меня... в горы, — робко и поспешно попросила, словно опасаясь, что может отказаться от своего неожиданного и, видимо, случайного шага, который совершается однажды или никогда и который потом всю жизнь либо вспоминается с благодарностью, либо проклинается. — На денек...

— А ты ему сказала? — спросил Николай.

Сразу потухли Анины глаза, она поникла, вздрогнула, наверно от утренней прохлады. Ступила несколько шагов в сторону дома, потом снова повернула к нам, пытаясь улыбнуться погасшими глазами. Медленно прощаясь, помахала рукой. Из-под платочка выбилась светлая прядь волос и легла на чистый высокий лоб. В эту минуту она напомнила ту юную Анку, которая мечтала отправиться в путешествие по дальним, неведомым странам.

Притихшими улицами выбрались мы из города. В туманной дымке куталось предгорье. Блеснул первый луч солнца и осветил ярким светом синие отроги недалеких гор. Словно сговорившись, мы с Николаем взглянули на белый дом, тишина которого не нарушалась ни единым шорохом, даже собаки не подали голоса. Мы почувствовали себя дезертирами, постыдно бежавшими с передовой.

ЛЮБЕЗНАЯ КАРИНА

Их всюду видели втроем. За рулем обычно сидела жена профессора — Мальвина. Ее, самое малое, восемьдесят килограммов не умещались на сиденье «Жигулей» и претендовали еще на половину соседнего места. Сам профессор, долговязый и тощий, сидел съежившись, прижавшись к дверце и неловко подобрав длинные ноги. А сзади, удобно устроившись посреди дивана, ехала Карина — маленькая, грациозная, с выкрашенными в голубой цвет волосами, похожая на верткую серебристую рыбку.

С недавнего времени друзья и знакомые стали встречать эту женщину неопределенного возраста вблизи профессора — сперва на домашних вечеринках, а после покупки машины она всегда оказывалась третьим ездоком, куда бы ни направлялся профессор: в больницу, поликлинику, с визитом к тяжелобольным, на дачу, на концерт или просто на прогулку.

Однажды в компании жена одного из врачей, не сдержав любопытства, спросила профессора:

— Простите, а кто такая Карина? Вы собираетесь взять ее в ассистентки?

— Милый, любезный человек. Недавно лишилась супруга. И мы с Мальвиной пытаемся скрасить ее одиночество. Хотя бы на время...

...В те дни, когда ее муж, подполковник запаса, внезапно заболел, Карина не на шутку испугалась. Если Петер умрет, пенсии она не получит. Для своих сорока пяти лет она прекрасно сохранилась, потому что никогда не утруждала себя заботами и тяжелым трудом. В начале войны их с матерью эвакуировали в Среднюю Азию. Продолжать там учебу она не захотела, отговариваясь плохим знанием русского языка. До войны успела окончить среднюю школу, делать ничего не научилась и считала, что это дает ей право жить на материнских хлебах, не испытывая угрызений совести. Однако в чужом городе сидеть дома ей скоро надоело, а главное — хлеб ее матери оказался очень уж скудным. И Карина пошла работать санитаркой в тот военный госпиталь, где ухаживала за ранеными ее мать.

Она обладала ловкими руками и очаровательной улыбкой. Нравилась фронтовикам. Как ни странно, одним из источников ее привлекательности был ломаный русский язык. Уже говоря достаточно хорошо, Карина очень скоро поняла, что ее пациентам нравятся смешные и трогательные ошибки, какие она допускала, буквально переводя латышские слова на русский, и она стала специально коверкать язык и придумывать такие обороты, которые вызывали в палате если и не бурный смех, то хотя бы улыбки. «Чудесная девочка», — думали о ней раненые, после окопной грязи жаждавшие чего-то чистого, ясного, по-семейному теплого.