Разные годы жизни

Сильные руки подхватили ее, внесли в машину, подняли по лестнице на второй этаж. Сидя с перевязанным коленом в кресле, Кайя командовала: «Простыня, подушки, одеяло — там». И затем: «Кофе, коньяк, печенье — там». У него все получалось ловко, как будто он всю жизнь прожил в этой квартире. Но Кайя не могла не видеть, как ласкал его взгляд каждую вещь: сувениры, посуду, картины в гостиной и спальне. И когда он бережно поднял ее из кресла и перенес на диван, а Кайя, словно извиняясь, проговорила: «Пришлось вам из-за меня основательно потрудиться», он ответил: «Я привык носить тяжести, вы — просто пушинка». И Кайя, чуть повернув голову, увидела совсем близко такие чистые, синие глаза, такой по-детски белый хохол на голове, что ей неудержимо захотелось поцеловать своего незнакомого и добровольного санитара. Щека его тоже была по-детски гладкой и пахла дешевым мылом. Странно, но он не испугался и не отпрянул; от коньяка, правда, отказался и, попивая черный кофе большими, шумными глотками, рассказал, что недавно окончил техникум и направлен в театр, в цех декораций.

— И вас устраивает это — варить клей и смешивать ведра красок? — поинтересовалась Кайя.

— Пока что да. Без зарплаты мне не обойтись. Мать живет в деревне, хворает. Приходится помогать. Снимать жилье, даже угол, тоже недешево. Раньше я жил в общежитии, но больше не могу.

«А у меня одной трехкомнатная квартира», — подумала Кайя.

Так все началось...

...И вот в свой юбилейный вечер она, взяв такси, поспешила домой. Ей следовало бы отправиться прямо в ресторан, чтобы отдать последние распоряжения и встретить гостей. Но она таким усталым голосом попросила администраторшу немного похозяйничать за нее, позволить хоть немного передохнуть, что та лишь молча кивнула.

И Кайя в роскошном юбилейном наряде, с укладкой, сделанной лучшим мастером, тяжело упала на тот самый диван, на котором она лежала тогда с ушибленным коленом. Тогда... О, какой тогда поднялся шум, сколько возникло сплетен, сколько ухмылок сопровождало ее повсюду! Актер живет у всех на виду, его личная жизнь интересует каждого, сотни глаз следят за каждым его шагом. А тут было на что посмотреть: Каспару чуть-чуть за двадцать, Кайе... А сколько же, кстати, было Кайе? Не под сорок ли? Ну и что? Что такое вообще для женщины сорок лет? Тем более, для красивой женщины? Разве не сказал Гюго: «Сорок — старость молодости. Пятьдесят — молодость старости»? До старости, следовательно, было еще далеко. И как несправедливо и безжалостно осуждать за то, что у нее не было больше одиночества, вынужденного горького мужества, смиренного рассудка. Но до рассудка ли ей тогда было? Какой рассудок в силах был объяснить, почему известная актриса выходит за мальчика со школьной скамьи, еще по-крестьянски робкого и совершенно не соответствующего тому обществу, в которое ему предстояло войти?

У Кайи бывали увлечения, но всегда лишь краткие, быстротечные. И разочарования — горькие вначале, позже они перестали даже по-настоящему огорчать. Мужчины, с которыми она на время сближалась, были из той же актерской среды. Однажды она встретила известного конструктора, увлеклась даже военным летчиком с четырьмя рядами орденских колодок. К сожалению, у летчика была семья, и когда он из-за Кайи решил развестись, то встретил такие преграды, что его мужественное намерение угасло под всеобщим давлением. Конструктор оказался личностью. Но Кайя была не из тех, кто способен подчиниться, раствориться в другом. Наверное, и там не было настоящей любви: большое чувство, говорят, способно даже покориться.

Каспар был словно ком мягкой глины — из него можно было вылепить человека по своему образу и подобию. И она лепила. Став одновременно матерью, женой, воспитателем, она даже думала за него. А начинать пришлось с азов — с умения легко, непринужденно, элегантно обращаться с ножом и вилкой.

Кайя заранее знала, что в их будущей жизни все пойдет так, как решит, захочет и укажет она. А когда и он станет чем-то, когда, возможно, поймет, что эту немолодую женщину никогда не любил по-настоящему и жениться на ней не следовало, — тогда их свяжут дети, привычка. Да и общественное положение не позволит изменить что-либо. Ведь люди все еще думают и заботятся о том, что скажет о них «княгиня Марья Алексевна». Кайе казалось, что ее жизненного опыта, ее женской мудрости, — конечно, можно назвать это и хитростью — достаточно, чтобы отвлечь внимание Каспара от неприятного открытия совершенной ошибки, зря потерянных лет. Никогда не узнает ее Каспар, что испытывает человек, когда его ласки встречают с девической стыдливостью.

Но детей у них не было. По чьей вине, они так и не поняли. И подлинного домашнего тепла тоже. Кайе просто не хватало времени. Театр, радио, кино, а позже и телевидение требовали ее всю, без остатка. Каспар пять лет проучился в Академии художеств. Но его картин еще долго никто не покупал и не заказывал. Сама одеваясь изысканно, она к тому же самому приохотила и Каспара. Машина, дача, заграничные поездки. Деньги, деньги!