Разные годы

— Вот, вот, — показал Лабода и заставил всех наклониться. Но Прохоров уже закрыл глаза. Порой казалось, что он задыхается, потому что он глотал воздух с жадностью, будто боясь, что не успеет надышаться. Очнувшись на мгновение, он прошептал: «Хорошие вы все ребята», потом он глубоко, будто освобождаясь от давящей тяжести, вздохнул, и по вздрогнувшей губе уже престарелого доктора, по его печальным глазам все поняли, что сержант Александр Прохоров умер.

Три сапера, взяв лопаты, вышли в лес. В землянке тянулась тихая ночь. Откуда-то из глубины леса донесся треск сучьев — может быть, это ветер свалил израненную боем пихту. Но жизнь леса не нарушалась — уже выбивались из-под земли молодые ели и дубы, им не страшен будет ветер, — они растут и поднимаются, обретают жизненные корни под его жестокими порывами.

Лабода вышел в лес и вскоре вернулся. На рассвете они похоронили Александра Прохорова. Над могилой его Лабода очень тихо, больше себе, чем бойцам, произнес то, что ощущали все — победа над врагом требует мужественных подвигов и жертв. Вечная слава будет уносить к потомкам, к детям нашим и внукам, в далекое будущее, в столетия — имена тех, кто пал в борьбе за свободу.

— Вечная слава сержанту Александру Прохорову, отдавшему свою жизнь за нас и наших детей, — прокричал Лабода.

— Вечная слава, — повторили воины, обступившие могилу.

Лабода и его воины наклонились и бросили в могилу по горсти земли. Над миром поднималось солнце и начинался новый день.

Они постояли у свежего холмика и ушли на запад, потому что наступление наших войск продолжалось с возрастающей силой.

Берлин, 1945

ПО СЛЕДАМ АТОМНОГО ВЗРЫВА

ИЗ ЯПОНСКОГО ДНЕВНИКА

Вскоре после войны — во второй половине сорок пятого года и в сорок шестом — я выезжал в Западную Германию, Финляндию и Японию на судебные процессы над военными преступниками. Очерки и корреспонденции о заседаниях Международных военных трибуналов в свое время публиковались, как и написанные тогда же — международный репортаж «Американцы в Японии» и очерки «Колокол из Рованиеми». Все эти работы не могут быть включены в настоящую книгу, охватывающую главным образом различные периоды советской жизни. И все же я счел возможным сделать исключение для отрывка из японского дневника, посвященного поездке по городам послевоенной Японии, в частности, в Хиросиму и Нагасаки, написанного по свежим, мимолетным впечатлениям через год с лишним после атомных взрывов. В известной мере этот дневник или, точнее, отрывок из него близок к циклу очерков о войне.

25 сентября

Нам разрешили выехать в Хиросиму и Нагасаки через Киото и Осака. Все приготовления закончены, ждем лишь пропусков. В час дня в Клуб журналистов, где мы жили, приехал молодой американский лейтенант. Как потом выяснилось, это сын американского инженера, пробывшего четыре года в СССР. Фамилия его Маркитант. Лейтенант объявил, что поедет с нами, так как в пути придется сталкиваться с американскими властями и его присутствие облегчит нашу участь. Как бы между прочим он заметил, что работает в Джиту, то есть в отделе разведки и контрразведки американского штаба в Японии.

Мы предполагали послать нашего переводчика-японца на день раньше в Киото, чтобы он мог договориться о встречах с японской интеллигенцией.

— Простите, — заявил нам Маркитант, — мы возражаем против поездки переводчика… Мы возьмем его с собой и выедем вместе, скажем, завтра.

После этого лейтенант Маркитант откланялся, сказав, что он будет ждать нас у вагона на главном вокзале в Токио.

В тот же день мы устроили прощальный ужин в клубе. Пригласили к нашему столу американских корреспондентов. Узнав, что нас сопровождает офицер Джиту, корреспондент газеты «Крисчен сайенс монитор» Гордон Уолкер посоветовал мне на прощанье:

— Постарайтесь потерять своего «джиту».

Но потерять нашего «джиту», то есть американского офицера, было не так-то легко, тем более что он был не один.

На главном вокзале в Токио Маркитант представил нам второго лейтенанта. Его фамилия Скуби.

Два американских лейтенанта указали нам места в вагоне, познакомили с маршрутом, и с этой минуты мы перестали принадлежать себе. Мы превратились в «пленников Джиту». В восемь часов вечера поезд покинул Токио, и наше путешествие, или, как мы потом его в шутку называли, «джитушествие», началось.

26 сентября

Поезд подходил к Киото. Американцы уже были одеты. Они просили нас не беспокоиться о вещах. Чемоданы будут доставлены в отель, где для нас приготовлены комнаты.

Как и надо было ожидать, на вокзале в Киото нас встретили американские офицеры. Перрон был пуст; казалось, что его очистили специально к нашему приезду. Ни одного японского лица. Где-то на задней платформе длинная очередь японцев, желающих получить билет на поезд. Но их мы имели возможность наблюдать только издали. Мы двигались, подталкиваемые к выходу американскими офицерами.