Разные годы

На фабрике в страшной духоте трудились дети, женщины, старики. Все они бродили между станками полуобнаженные. Даже не верилось, что мы живем в середине XX века, что нас по этому длинному, мрачному цеху сопровождают шесть американских офицеров, кичащихся своей цивилизацией. Не верилось, что где-то за углом мчатся автомобили, проносятся поезда и тяжелый самолет кружит в воздухе над городом. Люди трудятся здесь с рассвета до сумерек, чтобы было на что купить кусок рыбы. Так было двести лет назад. Так было до реставрации Мейдзи. Так было в эпоху зарождения и расцвета дзайбацу. Так живут и трудятся на этой фабрике и теперь.

29 сентября

Мы едем в Сингосю — буддийский храм. Он славится своей высотой. Это, кажется, самое высокое деревянное здание в Японии. На сей раз нам разрешают зайти к священнику.

Еще на лестнице мы снимаем туфли и в одних носках идем по длинному залу, устланному «татами» — толстыми японскими циновками. Священник читает проповедь японским юношам — будущим буддийским монахам.

Они стоят перед ним на коленях. Нет, даже не на коленях, а склонившись до самого пола, так что лоб касается священной циновки, на которой стоит священник. Священник не прекращает своей проповеди, когда мы входим. Он только чуть понижает голос, как бы боясь, что мы подслушаем таинственные слова, которые он вкладывает в души слушателей, собранных со всей Японии. И юноши, распростершись ниц, тоже не обращают на нас внимания. Они слушают назидательные поучения священника о великом пути буддийской религии, о ее месте в жизни и судьбе японского народа.

Нам предстоит еще посетить синтоистский храм, но мы предлагаем отложить это до нашего возвращения из Нагасаки и напоминаем о широко известной фабрике «Оримоно» — родоначальнице шелковой промышленности в Японии. Пятьсот тысяч человек трудятся на полях, в горах, в цехах, чтобы приумножить сокровища владельцев фабрик «Оримоно» в Киото.

Американские офицеры переглядываются.

— Вы не можете там идти, — говорит лейтенант Скуби на ломаном русском языке. — Нет, нет, вы не надо это хотеть.

Он произносит эти фразы жалобным, умоляющим тоном, словно мы предлагаем ему броситься вниз головой с отвесной скалы в пропасть. Он уверяет, что даже и не слышал ничего об этой фабрике, и ни он, ни его друзья-офицеры не знают, где она находится. Ко всему прочему нужен пропуск, а его можно получить только в Токио.

Нам разрешают часовую прогулку по городу без машины. Мы идем по главной улице Киото, окруженные американскими офицерами. Мы ни с кем не можем поговорить, познакомиться — от нас оттесняют японцев, и нам остается лишь молча наблюдать пеструю, яркую и шумную толпу на улицах Киото.

В маленьких магазинах торгуют всякой мелочью, главным образом сувенирами для американцев. Можно купить носовой платок с гербом американского корпуса, находящегося в Киото, портсигар с выгравированным американским флагом, запонки с эмблемой какой-нибудь американской дивизии, кимоно с вышитым на нем знаком восьмой американской армии, расположенной в Японии.

Тут же, почти у самой мостовой, раскинулись маленькие уличные ресторанчики, где можно за сто иен купить кусочек жареного осьминога. Запах далеко не свежей рыбы распространяется по улице и не покидает вас на всем пути. Вам предложат за две иены чашку «кори» — струганого льда, или за пол-иены глоток воды с сиропом. По в ресторанчики почти никто не заходит. Хоть предназначены они для бедноты, но у нее нет ни пол-иены, ни иены, ни, тем более, ста иен.

Американцы поторапливают нас: пора возвращаться в гостиницу. Там уже ждет капитан Лаури. Он всегда уезжает на своем «джипе» чуть пораньше, чтобы «обезопасить» нас от встреч в вестибюле гостиницы с какими-нибудь словоохотливыми людьми. Вообще его миссия заключается в одном: держать нас подальше от людей. Вот и теперь он стоит в огромном и абсолютно пустом вестибюле гостиницы, окруженный мальчиками-японцами, которых здесь называют «бой-сан». Он встречает нас широким жестом:

— Пойдемте в бар!..

Там, за столиком, он тяжело вздыхает, закрывает лицо руками и с какой-то горечью признается:

— Мне бы сейчас хотелось быть не здесь, а где-нибудь в Техасе, на ферме. Я ведь понимаю, что у меня очень неприятная роль. Но что поделаешь — я солдат. К тому же надо как-то жить. Вы меня понимаете? Давайте выпьем японского пива.

В баре нам не дают задерживаться. Лейтенант приглашает к ужину. Едем в гостиницу «Миако отель», где живут только старшие офицеры американской армии. Там предстоит провести весь вечер.

— Можем ли мы погулять вечером по городу, или зайти в какой-нибудь дом, или посетить японский театр, или заглянуть в кинематограф?

— Нет, — отвечают нам американцы, — туда неяпонцам вход запрещен. (А уж нам, советским журналистам, и подавно.)