Разные годы

Мацумура, очевидно, не склонен был обсуждать столь острые вопросы. Круг его интересов, объяснений, деловых встреч, бесед и наклонностей был ограничен жизнью так называемого чайного домика и всего того, что связано с обслуживанием гостей.

И, наклонив голову чуть-чуть набок, как это делают японцы, когда они с чем-нибудь не согласны, он заметил:

— У вас слишком упрощенное представление о японской женщине. Мы не делаем ничего такого, что было бы ей неприятно. Наоборот, все девушки приходят к нам с большим удовольствием.

— Ну хорошо, допустим, что я упрощенно понимаю психику японской девушки. Но почему вы свои публичные дома назвали чайными домиками, а девушек — гейшами? Кого вы пытаетесь обмануть?

— О, вы должны меня понять, — задыхаясь и уже привстав, ответил Мацумура. — Так хотят называть себя сами девушки. Я не могу им запретить. Теперь такое демократическое время! Я не могу выступать против демократии.

Лейтенант Бредли не выдержал и засмеялся.

— Вот что, — сказал американец, — теперь объяснимся по-деловому. Вот, допустим, кто-то захочет выкупить у вас девушку. Сколько нужно вам уплатить?

И здесь в Мацумура-сан проснулся делец. Он вынул из письменного стола какую-то тетрадь и спросил, о какой именно девушке идет речь.

— Конечно, о лучшей.

— Надо будет уплатить нам десять тысяч иен, — ответил Мацумура.

— Стало быть, теперь в Японии девушка ценится в десять тысяч иен?

— О нет! — вскочил он. — Гораздо дешевле. Но наша девушка — это очень дорогая девушка, потому что в ней заложен талант: она умеет петь, танцевать и веселить других.

Американский лейтенант заметил:

— Я думаю, что у Мацумура-сан тоже слишком упрощенное представление о японской женщине.

Мацумура улыбнулся и ответил:

— Я изучаю психологию японской женщины уже свыше тридцати лет.

— Это не мешает вам утверждать, что ваши публичные дома — рай земной для девушек? Скажите, какая такса за их приглашение к столу?

Мацумура ответил:

— У нас есть тариф, утвержденный главной полицией, — десять иен в час.

— Куда идут эти деньги? — спросил я.

— Мы должны четыре иены из этих десяти вносить как государственный налог. Две иены получает гейша и четыре иены ее хозяин.

— Стало быть, в этом большом концерне купли и продажи женщин довольно большое участие принимает и японский совет министров, который за каждый час труда гейши получает четыре иены?

— Да, мы вносим большие суммы налога, которые складываются из этих четырех иен.

— Могу ли я из этого заключить, что государственный бюджет весьма заинтересован в том, чтобы в Японии процветали так называемые чайные домики?

— Конечно, мы приносим большой доход государству, — с гордостью ответил Мацумура.

Мне вспомнилось, что в Токио, где так мало жилья и где я так много слышал о трудностях доставки леса или кирпича для новых домов, прежде всего полностью возродили и привели в порядок Иосивара — гигантский район публичных домов, ночных кабаре и так называемых чайных домиков. Чай там, конечно, не подается…

Гейша в прошлом действительно была девушкой хорошо воспитанной, умеющей играть, петь и танцевать. Ее приглашали на банкеты, на дипломатические приемы, на международные встречи, даже на деловые диспуты, где она следила за тем, чтобы люди спорили, не переступая установленной грани приличия.

Но теперь в Японии уже нет таких гейш. Почти все они превратились в проституток, сама жизнь бросила их туда, в Иосивара.

И они живут там, как в страшной тюрьме: они не могут покинуть этот дом ни на одну минуту, их можно только купить или выкупить, как это сделал американский журналист, который выкупил девушку из такого дома за шесть тысяч иен. И нигде так не процветают нравы феодальной Японии, как в этих так называемых домах для гейш.

Итак, мы узнали страшную новость, поразившую не только нас, но даже и американских лейтенантов: государственный бюджет Японии получает за каждый час пребывания гейши с гостями четыре иены дохода. Очевидно, кое-что перепадает и полиции сверх этих четырех иен. Во всяком случае, есть какая-то доля истины в том, что мне сказали девушки из Осака: борьбу с публичными домами, да и вообще с проституцией надо начинать с министров и полиции: там заложены корни этой язвы, покрывающей Японию вот уже восемь веков.

28 октября

Мы идем по узким полуосвещенным улицам Киото. Из открытых окон или сдвинутых «сьодзи» доносится печальный напев какой-то старинной песни без слов. Лейтенант Бредли освещает путь фонарем. Мы бродим по городу без цели, то заглядываем в крохотные лавчонки, где хозяин уже спит на циновке, завернувшись в кимоно, а хозяйка ждет у входа покупателей; то задерживаемся у скверика, где на мягкой траве «живут» бездомные семьи. Американец торгуется с рикшей и потом взбирается на мягкую подушку коляски, крикнув рикше: «О’кей!» Из широких ворот буддийского храма выходит праздничная процессия. Впереди несут маленького будду, украшенного лентами, венками, яркими полевыми цветами. За ним движутся юноши и девушки в масках, в старинных одеяниях, — они танцуют на улице вокруг носилок с буддой, задрапированных парчой. Сзади, приплясывая, идут дети.