Разные люди

Сергей Николаевич, поеживаясь от холода, торопился к дому. Наконец, он дошел и открыл дверь в свою комнату. Лиза и Екатерина Павловна радостно вскочили со своих мест и подбежали к нему. Мама, конечно же, уступила дочери право первой обнять своего папочку. Лиза крепко-крепко обняла Сергея Николаевича, настолько крепко, насколько позволяли ей ее тонкие и слабые ручки.

– Папочка, ты меня прости, что я тебя утром не обняла. Это мама во всем виновата, – сказала Лиза хитро улыбаясь.

– В чем же она виновата? – Добров наигранно нахмурился.

– Не разбудила меня, а сама я не проснулась. Я ведь хотела обнять тебя перед уходом, непременно обнять.

– И, конечно же, виновата мама в том, что дочь любит поспать, – вмешалась в разговор Екатерина Павловна.

– Нет, мамочка, ты не виновата, я же шучу.

– Я знаю, дорогая, я тоже шучу. Ты моя радость, – Екатерина Павловна ласково погладила дочь по голове.

– Ну, раз никто не виноват, давайте кушать, – сказал отец, положив кульки и снимая верхнюю одежду.

– А что ты принес, папа?

– Сейчас увидишь, у меня для тебя и мамы небольшой сюрприз.

– Как интересно, можно я разверну твои кульки? – спросила дочь, уже начиная разворачивать.

– Конечно, только не рассыпь.

Лиза начала аккуратно разворачивать бумагу.

– Мама, тут печенье, и так много, – радостно закричала девочка.

– Печенье? Дорогой, откуда ты взял?

– Меня угостил Меньшов. Сейчас все расскажу. Давайте вскипятим чай, я вам все поведаю.

– Да, сейчас поставлю самовар, у нас осталось немного угля, я быстро, – сказала Екатерина Павловна.

Она принялась собирать самовар. Лиза же крутилась то рядом с ней, то с отцом, который очищал грязь с одежды, то подбегала к столу посмотреть еще раз на печенье. Приход папы оживил ее и маму. Пока они с мамой ждали его со службы, они обе замерзли. Днем еще было ничего, но к вечеру в комнате стало довольно холодно. С приходом Сергея Николаевича они обе повеселели, стали двигаться и на щеках у них появился небольшой румянец.

Сергей Николаевич закончил с чисткой одежды и стал наблюдать за женой. Екатерина Павловна занималась самоваром, дочь крутилась возле нее. Сидя на стуле и положив руки на колени, Добров машинально стал барабанить пальцами. Он опять погрузился в раздумья. В голову лезли те же мысли о деньгах, дровах, холоде, еде… Но к этим мыслям присоединилась еще одна. Он вспомнил разговор с Меньшовым, вспомнил про старуху и невольно начал сравнивать историю Меньшова со своей, со «своим» беззубым стариком. Чем дольше он думал об этом, тем больше становился угрюмым, наклонная голову вперед все ниже и ниже. Все прочие мысли постепенно вытеснила одна – мысль о старике. Все вроде бы ничего, плохого Добров ничего не совершил, да, не помог, но у него было оправдание – занятые руки. Так-то оно так, но все же… Что так заставляет задуматься? Что гложет изнутри, не давая отвлечься на что-то другое? «Совесть», – сказал Добров сам себе, испугавшись, не произнес ли он это вслух. Он вздрогнул и посмотрел на своих домашних. Те по-прежнему хлопотали у стола и самовара, не обернувшись на него. «Кажется, я сказал это про себя», – подумал Добров. «Нужно быть внимательнее, а то начну разговаривать сам с собой вслух, окружающие не поймут». Он медленно вернулся в состояние задумчивости. «Совесть… Тяжело все же жить, имея совесть», – думал он. «Иной поступит бессовестно и не корит себя, еще и выгоду какую извлечет. А я так не могу, не приучен. С детства родители учили делиться с ближним, помогать нуждающимся, защищать слабых». Голова Доброва опять опустилась вниз, и он забарабанил пальцами.

– О чем задумался, Сережа? – вопрос Екатерины Павловны вернул Доброва в окружающую реальность.

– Да так, обо всем понемногу.

– Ты какой-то мрачный, случилось что?

– Нет, все в порядке, я так…

– Давай к столу, будем кушать.

Жена уже изучила поведение мужа и поняла, что он сейчас не хочет говорить, поэтому решила вернуться к разговору позже. Сергей Николаевич встал, взял стул, на котором сидел, и понес его к столу. Стульев было всего два, поэтому мама и дочь теснились на одном. Это было своего рода развлечение для них: сидеть, прижимаясь друг у другу. Иногда мама в шутку толкала дочь, как бы спихивала ее со стула, обычно это происходило после еды. Лиза в ответ смеялась и старалась крепче держаться за стул, при этом заливаясь смехом. Глава семейства в такие моменты делал строгое лицо и говорил о неподобающем поведении. При этом сам еле удерживался, чтобы не засмеяться. Добров несколько раз пытался усадиться иначе, например, чтобы Лиза по очереди сидела то с ним, то с мамой, но у него ничего не получилось из этой затеи. Ему было немного стыдно за такое положение вещей, он считал, что в семье все у всех должно быть поровну. Но женская половина семьи Добровых была непреклонна в этом вопросе, а он больше уже не настаивал. Кроме того, ему самому нравилась эта забава с толканием.