Читаем Разоблачение пермакультуры от ее учителей и ученых полностью

В конце 1970-х меня очень волновала пермакультура - особенно ее попытки создать интегрированные, устойчивые огороды. Однако постепенно мой энтузиазм угас. Как и большинство людей, за «опытом» пермакультуры коих я наблюдал за последние 16 лет, я обнаружил, что детали либо отсутствуют, либо контрпродуктивны.

Одно из главных достоинств пермакультуры, особенно для слабо образованных садоводов, - это соблазн меньшего или полного отсутствия работы в саду, обильные урожаи и мягкая нечеткая радость от осознания того, что сад продолжит жить без вас. Однако эти же «преимущества» часто оказываются самым большим разочарованием для многих людей.


Мог ли великий Курик ошибаться? Позвольте мне добавить еще несколько наблюдений. В последние несколько лет у меня были обширные (отдельные) беседы с двумя известными светилами пермакультуры, Дэвидом Холмгреном и Максом Линдеггером, и я многому у них научился.

Кажется, они прибыли в более или менее то же место, что и я, другим путем, и мы, кажется, более или менее во всем согласны. Если мудрость, которую они говорят (и пишут), называется пермакультурой, давайте ее побольше!


Но этот опыт необычен для меня в движении пермакультуры. Большинство самопровозглашенных пермакультистов, которых я встречаю, источают определенный некультурный запах, который меня беспокоит; совершенно непроизвольно я обнаруживаю, что мысленно добавляю пригоршню соли ко всему, что они говорят.

Хорошие идеи, да; но удивительный вкус старого вина в новых мехах, спекулятивные представления, не согласующиеся с моим опытом или моей научной интуицией, и случайные частички подлинного озарения.

Все смешалось в отвратительном и беспорядочном зелье. Пермакультуристы - обычно гораздо моложе меня, у которых часто бывает своеобразный свет в глазах - сказали мне: «Ну, вы, очевидно, не понимаете пермакультуру».


Это вполне может быть правдой, но в этом случае Дэвид Хольмгрен, Макс Линдеггер и Роберт Курик тоже ее не понимают. Но мы, кажется, совершенно независимо прибыли в одно и то же место, которое, кажется, является реальным местом, в котором стоит быть: под ногами твердо, с четкими границами и указателями направления. Как мы это назовем?


Я хотел бы назвать это умной пермакультурой: научно грамотный, исправляющий ошибки, целостный подход к устойчивости, который развивает многие черты классической пермакультуры и отбрасывает - или, по крайней мере, не превозносит - чушь. Он будет нацелен на типичный городской образ жизни и буржуазные устремления: он не требует и даже не рекомендует сельской самодостаточности или жизни в экопоселениях (кедрозвонов)).


Прежде всего, он будет серьезно относиться к себе, поскольку имеет важные вещи, которые могут внести свой вклад в будущее человечества. Большая часть того, что считается пермакультурой, не имеет большего отношения к реальным проблемам, чем французская провинциальная кулинария или игра на эуфониуме: не более чем очаровательные культурные грации.


Или же это идеологический эквивалент пластиковых цветов или бижутерии: недорогая версия экоактивизма для новичков, к которой вы стремитесь, если не можете справиться ни с чем лучше. Мы должны быть жестче, аналитичнее, с большей готовностью вступать на чужую культурную территорию и проверять наши идеи на разрушение.

Сделайте глубокий вдох.

Вот моя первая попытка очистить конюшню. Я не буду сдерживаться в словах или сдерживать удары. Я ожидаю получать письма ненависти и оскорбительные телефонные звонки. Но кто-то должен это сделать. Я спросил своих друзей по движению, подходящее ли сейчас время, и они призвали меня пойти на это. Итак, мы здесь.

Пермакультур много. Никто из участников движения серьезно не пытался разобраться с ними; и никто снаружи не подумал, что стоит беспокоиться. Это удручающе симптоматично.

Давайте вернемся к началу, к первоначальной «садоводческой» интерпретации пермакультуры, которую можно найти в трудах Дэвида Холмгрена, который во многом заимствовал их из новаторских работ Говарда Одума. Важнейшим вопросом был: «Как мы можем замедлить опасную потерю почв в результате обработки почвы и внесения химии в сельском хозяйстве?».


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих угроз цивилизации
100 великих угроз цивилизации

Человечество вступило в третье тысячелетие. Что приготовил нам XXI век? С момента возникновения человечество волнуют проблемы безопасности. В процессе развития цивилизации люди смогли ответить на многие опасности природной стихии и общественного развития изменением образа жизни и новыми технологиями. Но сегодня, в начале нового тысячелетия, на очередном высоком витке спирали развития нельзя утверждать, что полностью исчезли старые традиционные виды вызовов и угроз. Более того, возникли новые опасности, которые многократно усилили риски возникновения аварий, катастроф и стихийных бедствий настолько, что проблемы обеспечения безопасности стали на ближайшее будущее приоритетными.О ста наиболее значительных вызовах и угрозах нашей цивилизации рассказывает очередная книга серии.

Анатолий Сергеевич Бернацкий

Публицистика
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика