Разоблаченная

‒ Итак, ты смог откопать всю эту информацию просто... совершив несколько звонков?

Он передергивает плечами.

‒ В основном. Я имею в виду, полагаю, что преуменьшаю немного. Это была тяжелая работа. Мне пришлось сделать двести или триста звонков за последние несколько дней, пройтись по сотням тупиковых сценариев в поисках кого-то, кто имел бы точную информацию о тебе и твоей семье. И даже тогда, когда вы добрались сюда, ваши следы обрываются. Твой отец пахал как раб на галерах, по семьдесят-восемьдесят часов в неделю, а мама работала горничной в отеле, почти такое же количество часов. Довольно-таки сильное понижение в социальном статусе по сравнению с тем, какой у них был в Испании. Ты ходила в государственную средне образовательную школу, но я не смог никого разыскать, кто бы знал тебя лично.

Пару учителей, которые тебя учили, но, опять же таки, это Нью-Йорк, и классы громадные, поэтому сложно, или даже невозможно для учителя вспомнить какую-то определенную ученицу, а тем более, которая училась десятилетие назад. Ты была тихой, была интровертом, говорила свободно по-английски, но с акцентом. Выполняла задания и не выделялась ничем особенным. Получала приличные, но не отличные оценки. Полагаю, ты осваивалась. У тебя не было близких подруг или друзей.

‒ У меня... ‒ Я замолкаю, чтобы вдохнуть и начинаю говорить снова: ‒ У меня есть семья? Я имею в виду, в Испании.

Логан отрицательно качает головой, его глаза наполнены грустью.

‒ Нет, извини. Оба твои родителя были единственными детьми в семье, и их родители умерли, когда ты была еще маленькая, тогда вы жили в Испании. Я даже выяснил, где вы жили здесь, в городе, но в доме, в котором была ваша квартира, не осталось вещей после смерти твоих родителей. Я имею в виду, арендодателям никто ничего не сказал. Поэтому вещи были помещены на хранение на случай, если вы вернетесь, но твои родители были мертвы, а ты была в коме, а когда очнулась, то не помнила своего имени. Поэтому вещи были проданы и выкинуты.

‒ Итак, в действительности я опять вернулась в начало. Ни семьи, ни личности. Ничего, что бы принадлежало мне.

Логан вздыхает.

‒ Полагаю, что да. Наверное, вся эта информация ничего хорошего тебе не принесла? ‒ Его слова звучат горько.

Я понимаю, что была ужасно неблагодарна.

‒ Логан, прости, я не хотела пренебречь информацией, которую ты мне раскрыл. У меня есть имя. Я знаю имена родителей. Это такой подарок, за который я вовек не смогу отблагодарить тебя. ‒ Я кладу свои руки на его, которые держат чашку кофе.

Он пожимает плечами, показывая жестом, что в этом нет ничего такого.

‒ Ничего особенного.

‒ Правда? Знать собственное имя?

Его взгляд встречается с моим, и его неистовые ярко-голубые глаза буквально протыкают меня.

‒ Это имеет значение в такой степени, какой хочешь ты. Имеет значение, если ты будешь им пользоваться. Из этого ты создаешь личность, Икс, Изабель, как хочешь, называй себя. Ведь это так? Как хочешь именовать себя. Кем ты хочешь быть. Все мы ищем себя, не правда ли? Я имею в виду, что всю жизнь мы ищем смысл, ищем суть. Что имело бы вес. Вот почему люди выпивают или принимают наркотики, или играют в азартные игры, или накалывают татуировки на всем теле, или занимаются искусством, или играют на каком-то инструменте в группе, или пишут книги, или спят с разными людьми каждую ночь. Чтобы выяснить, кем являются в действительности.

Для некоторых личность кроется в их корнях. Я имею в виду, там, где я вырос, я знал людей, которые всю свою жизнь жили в Сан-Диего и никогда оттуда не уезжали. Их родители переехали туда, и они там родились, и никогда не покидали город. Их отец был юристом, и поэтому они пошли по его стезе. Все просто, для них. Возможно, это немного, но это то, кем они являются. Для других это сложнее, не так ли? Мне пришлось самому выбирать свой путь. Мне пришлось решить, что я хочу сделать с собственной жизнью.

Хотел ли я быть гангстером, наркоторговцем, преступником? Хотел ли закончить жизнь, будучи убитым, или в тюрьме? И я стал механиком в армии. Затем стал охранником, солдатом. А затем превратился в ничто. Я получил ранения, лежал в госпитале без прошлого и перспективного будущего. Мне пришлось начать все сначала. Пришлось заново решить, чего я хочу. Кем хочу быть. Мне всегда нравилось созидать, работать руками, быть деятельным. Поэтому я начал покупать недвижимость для последующей перепродажи, ‒ он положил руки ладонями на стол, и я не смогла удержаться, чтобы не уставиться на его руки, на линии, появившиеся на коже от воздействия солнца и ветра, на грубость кожи.

У него такие большие, сильные и «золотые» руки. Крепкие, как скалы, грубые, как шлакоблоки.