Разоблачённая демократия

Сиюминутное большинство, принимающее решения, не всегда одно и то же, но зачастую это именно так, и перемены в составе этого большинства лишь делают менее вероятной (но не исключают полностью) возможность какой-либо группы всегда оказываться в оппозиции победившей фракции.23 При американской демократии стало общеизвестным фактом, известным даже Верховному суду США ещё в 1938 году, что «отдалённые и обособленные меньшинства» находятся в политически невыгодном положении из-за самого факта (самого по себе достаточно невыгодного) нахождения в меньшинстве.24 И чем меньше округ, тем выше вероятность того, что многие его интересы могут представляться теми, «чьё количество настолько мало, что оно меньше минимума, необходимого для защиты тех интересов при любых условиях».25

4. Власть большинства игнорирует необходимость предпочтений.

В отличие от согласия, предпочтение изменчиво в своей интенсивности. Предпочтение это всегда более-менее, согласие же – да или нет. Голос человека, отдающего лишь небольшое предпочтение кандидату или программе, считается равным голосу человека, который страстно против, и поэтому: «большинство с небольшим предпочтением может иметь перевес в голосах по сравнению с голосующими со страстными предпочтениями другого». Как уже отмечалось, в этом случае может сформироваться постоянно разочаровывающееся меньшинство, которое является источником нестабильности и даже принуждения. Говоря другими словами, возможность влиять на решение не является соразмерной своим законным интересам в конечном результате.26

Демократические теоретики обычно игнорируют эту проблему или, как Джон Ролз, отмахиваются от неё, категорически высказываясь, что «эта критика основывается на ошибочной точке зрения, согласно которой интенсивность желания является существенным соображением при принятии законов».27 Но, как ни стыдно для демократов, «вопрос заинтересованности имеет жизненно важное значение для стабильности демократических систем», – и это вопрос, на который у однородной мажоритарной демократии нет ответа.28 Руссо по крайней мере осознал эту проблему, хотя его решение невыполнимо. Он считал, что «чем важнее и серьёзнее решения, тем более мнение, берущее верх, должно приближаться к единогласию».29 Но нет такого способа, с помощью которого a priori решается важность вопроса. Сначала вы решаете, насколько важен вопрос, а потом большинство может низвести его до совсем неважного, чтобы решение оказалось выгодным ему.

5. Не выработано ясных демократических правил голосования.

Абсолютное или относительное большинство голосов? Голосование через представителя? Кворумы? Требуется ли большинство (три пятых? две трети?) для принятия всех, некоторых или никаких решений? Кто устанавливает повестку дня? Рассматриваются ли ходатайства с мест? Кто решает, кто будет говорить, как долго, и кто получает первое или последнее слово? Кто назначает собрание? Кто откладывает его? И кто решает, и на каком основании, все эти вопросы? «Если участники не согласны с правилами голосования, они могут сначала провести голосование по этим правилам. Но они могут не согласиться в том, как голосовать по вопросу правил голосования, что может сделать голосование невозможным, ведь решение о том, как голосовать, откладывается всё дальше и дальше».30

6. Коллективные голосования в формате «все или ничего» иррациональны.

Решение одного голосующего человека по важному вопросу имеет силу единогласного голосования по мелочи. Крайне редко, когда один голос, воля одного человека может влиять на исход дела, но это та же самая ситуация, – как при монархии, диктатуре, единоначалии – по сравнению с которой демократия вроде должна быть более совершенной системой!

Во всех других случаях, из всех голосов, поданных за побеждающую сторону, только один имеет решающее значение, поэтому голоса остальных – и тех, кто за победителей, и тех, кто за проигравших, – могли бы вообще не подаваться.

7. Управление большинства не является тем, на что претендует: оно редко означает действительно большинство людей.31