На его лице выразилось одновременно недоумение и страх. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, пожелавшего чего-то совершенно невозможного, о чём давно всем известно кроме меня (я действительно не знал, что отец Николай жил в полу затворе и, как мне сказали, ни с кем не общался и никого не принимал).
– Ну, подождите где-нибудь здесь. Может он будет идти в храм на панихиду и тогда подойдёте к нему.
Светало. Я немного потоптался на снегу у сторожки. Прохладновато, что говорится, не май месяц. Затем прошёлся к Духовской церкви, к Успенскому собору и пошёл в Трапезный храм. Там литургия уже началась, народу было много – выходной. Было тепло, пахло ладаном и свечами, и отогреваясь я остановился в конце храма. Через весь храм сквозь народ, как ледокол шёл невысокого роста толстый пожилой монах с всклокоченной бородой, держа перед собой на животе что-то вроде таза, который до верху был наполнен поминальными записками. Он подошёл ко мне и, пихнув тазом, спросил:
– Записки почитаешь?
– Да, – кивнул я.
– Пошли.
И он повернул обратно вглубь храма к солее. Я прошёл за ним, через солею приделов, за решётчатые металлические ворота к клиросу основного придела. Там уже стояли и читали записки несколько семинаристов, к которым присоединился и я. Вот пропели «Отче наш», записки прочитаны, и я вознамерился было пойти на улицу дожидаться отца Николая. Но тут вышел из алтаря распорядитель в штатском и подойдя ко мне спросил:
– С платом постоишь? Пойдём в алтарь.
И я поплёлся, в полузабвении, за ним. Войдя в алтарь, сквозь туман ладана я увидел у Горнего места сидящих на скамейках седовласых отцов в митрах. Мне показалось, что я уже не на земле, а на небе среди ангелов и преподобных.
– Вот, бери стихарь, подойди к кому-нибудь из священников, – он кивнул на сидящих у Горнего места, – и скажи: благослови, владыка, стихарь.
Так я впервые был облачен в стихарь и стоял с платом возле Чаши во время причастия.
Литургия закончилась. Выйдя из храма мне показалось, что небо, воздух и всё вокруг уже какое-то другое, не такое как было раньше. Но где же мне искать отца Николая?
Я снова пошёл к сторожке дежурного у ворот, которые закрывали вход на монастырскую территорию (это не вход на территорию Лавры вообще, а ворота именно туда, где живёт братия монастыря, то есть от центрального входа налево). Почти уже подойдя к будке сторожа, которая была устроена на подобие КПП, смотрю выходит из её двери высокий старец с длинной седой бородой, и идёт мне навстречу. У меня в голове тут же промелькнуло «это отец Николай». Подхожу, спрашиваю:
– Простите, вы архимандрит Николай?
Старец взглянул на меня внимательно.
– Да.
– Благословите, батюшка.
Он благословил, не останавливаясь и мерно вышагивая. Я засеменил за отцом Николаем, как назойливая набожная бабка.
– Батюшка, я вот тут икону написал и хотел бы узнать ваше мнение: следует ли мне этим заниматься в дальнейшем или нет.
– Ну, я сейчас иду в храм на панихиду, – сказал он всё так же, не останавливаясь и уже поднимаясь по ступеням Трапезного храма. Но профессиональный интерес всё же переборол монаха.
– А ты чем пишешь, темперой или маслом?
– Темперой.
– А-а. А я маслом. Ладно, показывай, – сказал отец Николай, остановившись на средней площадке лестницы.
Я судорожно стал доставать из сумки икону, завернутую в ситцевый цветастый платок.
– Вот.
Старец взял в руки икону Божией Матери, пристально на неё посмотрел, и спросил:
– А ты молился перед тем, как браться за работу, постился, акафист Божией Матери читал?
– Нет, я не знал, я просто… вот так, взял и написал… дома.
– Так вот прежде, чем писать икону, нужно молитвенно приготовиться к этому делу. А то на твоей иконе все твои страсти видны. И эти твои страсти будут теперь передаваться тому, кто перед этой иконой станет молиться.
Он посмотрел на икону поближе, подальше.
– Ну что, у тебя пойдёт, – и вернул мне её обратно.
– Так благословите, батюшка?
– Да, Бог благословит, – заторопился вдруг старец и скрылся за дверью храма, которая вела прям к центральному приделу.
Не помня себя от радости и переполненный каким-то внутренним восторгом, я впопыхах заворачивал в платок небольшую икону, спускаясь по лестнице и запихивая её в сумку, уронил шапку… Смотрю, люди какие-то внизу у лестницы собрались, наверное, тоже радуются за меня и завидуют – я же с самим архимандритом Николаем разговаривал! Но спустившись по ступеням вниз я вдруг обратил внимание на то, что перед собравшимися людьми впереди стоит милиционер, а народ замер в ожидании того, что же произойдёт дальше. Милиционер козырнул мне и сухо спросил:
– Что там у вас?
– Да вот, я икону написал и показывал её отцу Николаю…
– Откуда вы знаете отца Николая? – перебил он меня.
– Да я, собственно, первый раз его вижу. Приехал показать иконописцу свою икону, узнать, что он скажет.
Наполняющую меня радость постепенно стала вытеснять подступающая тревога.
– Пройдёмте со мной, – сказал милиционер.