Разоренное гнездо

– Какие твои права конкретно оказались попранными? Почему ты не пошла на юрфак, чтобы защищать права тех, кто в этом нуждается? Какое ты, мажорная девочка, имеешь право говорить о попрании прав? И что ты сама готова сделать для того, чтобы помочь людям, которые стали жертвами произвола? Уехать на курорт, чтобы не видеть всего этого?

– Да хотя бы! – взвизгнула Алиса.

– Ну так заработай и поезжай! – гаркнул я. – Мне твоя мораль отвратительна, поняла? Сидит такая нафаршированная мамзель, с телефоном за 80 тысяч, в штанах за пятьсот евро, хлебает вино за тысячу рублей бутылка и рассуждает про полицейское государство! Я не хочу больше этого слышать, поняла?

Алиса покрылась пятнами, но не знала, что ответить, и бабушка сама попыталась разрядить обстановку.

– Женечка, Алиса просто перевозбуждена из-за этого стресса, ведь ты согласен, что все это – огромное, ужасное потрясение?

– Насчет стресса я согласен, насчет перевозбуждения моей дочери еще подумаю, чем или кем оно вызвано, о’кей?

Алиса и вовсе сделалась пунцовой.

– Папа, я не хотела тебя обидеть! – воскликнула она, вскакивая с места. – Просто ты должен понять, как нам всем тяжело. Мозги закипают.

– У кого мозги? У тебя? Вот уж не подозревал…

– Ну папа! Я же тебя не оскорбляла!

«Ладно, хрен с вами», – подумал я, хотя все во мне бунтовало и кипело. Алиса уже поняла, что выбранная ею линия поведения была не совсем правильной, и смягчила риторику.

– Пап, тебе ж никто не говорит, что сейчас нужно покупать недвижимость за рубежом. Это в данный момент не так просто. Мы думаем, может, просто уехать на какое-то время? Побыть на воздухе, на море, чтобы не сойти тут с ума…

– А мы – это кто? – уточнил я.

– Да это я просто так сказала, – закатила глаза Алиса, – идеи витают в воздухе…

– Понятно, – кивнул я, – и куда хотят поехать носители этих идей? Хотел бы еще раз уточнить, что мир практически закрыт.

– Папа, ты отстал от жизни, – воскликнула девочка, – есть замечательная страна Зимбабве! И там не дикари и хижины, там экзотические острова и великолепные отели и виллы! Папа, ты не представляешь, как там круто! Океан такого цвета… Короче, как в дымке… Пальмы…

– А дикари как же? Или там французы тебе шампанское будут подавать? – иронизировал я.

Моя незамысловатая шутка пришлась по вкусу всем участникам банкета, хотя остроумием я точно не сверкнул – просто ляпнул первое, что пришло в голову. Они засмеялись, потому что расслабились, понял я. Они просто не знали, чего им ждать: скандала или дальнейшего развития беседы. И когда я, по их мнению, перестал злиться, вздохнули спокойно и решили меня раскрутить на дальнейшее обсуждение темы.

– Па, там безумно красивые острова, там никто из нас никогда еще не был, в общем, туда надо занырнуть и не высовываться, пока вся эта муть здесь не закончится.

– А как же Мотя? – вдруг неожиданно громко спросил я.

Мотя, услышав свое имя – на что я и рассчитывал – вскочил со своей лежанки и бросился ко мне в расчете на дополнительное угощение: не будут же ответственные солидные люди срывать взрослого пса с места просто так? Мотя подбежал ко мне и завилял коротким хвостиком, пришлось дать ему печеньку из маминой коробки. Ксения Алексеевна страдает диабетом, и хотя состояние ее еще далеко от критического, она употребляет только специальные вкусности – печеньки, вафельки и зефирчики, сделанные из амарантовой муки со стевией – травкой, которая заменяет сахар. Мама метнула в меня недовольный взгляд, смысл которого заключался в том, что Мотя мог бы обойтись и печенькой подешевле – амарантовые сласти стоили дорого, я это точно знаю, потому что именно я покупаю их маме. Видимо, мысль об этом промелькнула в маминой голове, и вместо порицания мы с Мотей заслужили благосклонный (мне) и даже умиленный (Моте) мамин взгляд.

Мотя – джек-рассел-терьер, прелестный песик, которого папа завел, потому что хоть сколько-то времени в день ему надо гулять. Просто так его было не заставить, а собачка дисциплинировала, ее нужды представлялись важнее папиных недомоганий, которые он чем дальше, чем чаще ставил выше всего. Папа не симулянт, он просто не любит двигаться. А ему это надо, и Мотя (на самом деле он звался как-то сложно – Жан-Валери-Монтескью, кажется) быстро приучил его к порядку. Мотя был чудесной собакой, игривой, приветливой, но вместе с тем и воспитанной. Ему нравилось разучивать трюки, прыгать и петь собачьи песни, особенно когда его снимали на видео. Неудивительно, что Мотя-Монтескью очень скоро завоевал любовь всех членов семьи, и – о радость! – папа уже мог не ходить с ним гулять, желающих и без того хватало. Мы с Ксений Алексеевной сделали Петру Никифоровичу внушение, и собака все-таки осталась в его ведении. Но вместе с тем она была общим достоянием, потому что чертенок был прелестен, умен и очень ласков.

Упоминание Моти привело всех в замешательство, но мама нашлась довольно быстро:

– Конечно, Мотя поедет с нами! Мы же не можем с ним разлучиться. А отели… Сейчас масса таких, которые принимают постояльцев с собаками.