Разорванная цепь

— Андрей, не уходи.Ты мне нужен.Как противовес.Понимаешь,я человек суеверный.Для чистоты опыта необходимы твое душевное здоровье и полное отсутствие воображения.

Андрюша решил не увольняться, но выпросил за это два отгула.

Через десять дней Шолоро уже работала в детской больнице нянечкой.А еще через две недели мне позвонил заведующий отделением этой больницы и принялся распространяться насчет рыбалки и футбола.Я его немного знал веселого,умного и доброго Володеньку Зайцева. Поэтому попросил не темнить.Володя темнить прекратил и предъявил два требования: во-первых, объяснить ему, как она это делает, а во-вторых, сказать ей, чтобы она этого не делала. Я бросил все и примчался в больницу.

Расстроенный Володя рассказал, что вот уже целую неделю у всех пациентов его отделения ничего не болит.Было несколько странно видеть врача, огорченного тем, что его подопечных не мучают боли. Но Володя прав: при отсутствии симптомов невозможно поставить диагноз. Володя старательно мял чуткими пальцами пузики своих пациентов и спрашивал: «Здесь болит? А так? А вот здесь?» И детишки,глядя на дядю доктора светлыми глазенками, чистосердечно сознавались — нет, не болит.

Вызвали Шолоро. Она была очень трогательной в белом халатике и туго повязанной косынке. Сцепив за спиной руки, Шолоро упрямо твердила:

— Но им же было больно!

Зайцев очень обстоятельно растолковал Шолоро,что такое боль, и даже припомнил красивую фразу: «Боль- сторожевой пес здоровья». Наконец объединенными усилиями мы ее уговорили. И тогда Володя попросил:

— Покажи хоть, как ты это делаешь.

Шолоро внимательно посмотрела на Володю:

— У вас же ничего не болит.

Тогда вмешался я:

— У меня голова болит. Из-за тебя, между прочим.

Девушка подошла, заглянула мне в глаза, что-то ей там не понравилось. Она положила на мою голову прохладные мягкие руки, ловко прижала пальчиками пульсирующие жилки на висках.И я ощутил блаженное состояние истекающей боли. Именно истекающей. Боль уплывала тоненьким мутным ручейком.

Володя тяжело вздохнул и сказал:

— Непонятно, но здорово.

Так мы обрели неожиданного союзника.

Долгие дни, месяцы отделяют посев от жатвы.За тысячелетия люди привыкли, принимали как закономерность время между действием и результатом. Но всякое ли время? Легко принимаем мы сезонный и годовой циклы.Вывезем удобрения на поля, задержим снег, вспашем, посеем доброе зерно, выполем сорняки- получим урожаи. Трудом и терпением приумножим стадо скота. И так далее.

Нужны большие усилия,выделение каких-то этапов работы,если задача решается десятилетиями или дольше.Мы не ставим такую цель: «освоить ближний космос», а приветствуем каждый полет, гордимся подвигом каждого космонавта.

А если работа охватывает тысячелетия?Скажем,стоит задача: превратить человека в космическое существо.Превратить космос в человеческий дом.Можем ли мы работать во имя такой,невероятно общей задачи?Или будем дробить ее на тысячи этапов,среди которых непременно окажется и то,что мы делаем сейчас, вся наша промышленность,наука, искусство? И от чего вести счет началу звездного пути — от каменного топора или формулы Герона?

И все ли в нашем развитии- даже если отбросить очевидные уродства вроде милитаризма- гладко укладывается в логику прогресса? Не обманываем ли мы себя,полагая,что цивилизация, средство скорейшего решения социальных задач, является и целью человеческого существования?

Как бы мне хотелось заглянуть на десятилетия вперед, подсмотреть, какой станет Шолоро, и прав ли я, так положившись на силу и доброту разума.

Шолоро засела за учебники.Ее не приходилось заставлять.Если и есть в чем моя заслуга, так это в том, что я разбудил в ней любознательность.

Училась она обстоятельно.В школе получила много,но все же окружающий мир у Шолоро был несколько иным,чем у меня или, скажем, Володи. И теперь она спрашивала о вещах,которые вроде бы и объяснять не надо.В общем, «педагоги» — я,Володя, Андрей — доходили порой до веселого бешенства.

Заниматься в общежитии тяжело,поэтому Шолоро часто сидела над книгами у нас в лаборатории.По выходным прибегала ко мне, в два приема сочиняла какое-нибудь потрясающее блюдо, и,пока я истреблял его,влезала с ногами на диван и замирала над книгами.Причем не всегда над учебниками. Она раскопала на стеллаже ворох цветастых томиков с грифом «НФ», и я не смог запретить ей такое чтение, хотя время было дорого.Только и оставалось, что объяснить терминологию, рассказать, где чистый бред,где- с проблесками научной мысли, а где и совсем почти готовая гипотеза.

Шолоро читала быстро.У нее оказалась цепкая память и способности к беспристрастному анализу. Донимать нас вопросами она перестала, но вполне еще могла поинтересоваться, почему стрелки часов движутся слева направо или почему у пианино клавиши в линию, а не полукругом.

Мы пока что ищем методику количественных измерений. Честно говоря, бредем, как в темном лесу. Я рисую график и вспоминаю еще один сеанс, показанный нам Шолоро.