Разорвать тишину

Старик совсем не умел врать. Остатки сна сразу исчезли, уступая место тревоге. Алексей успокаивающе положил руку на плечо жены, встал и, ничего не спрашивая, пошел вслед за пожилым человеком. Осторожно переступая через спящих людей, они в тумане направились на бак. Вера осталась лежать с открытыми глазами, прижимая к себе Саньку.

…— Она еще ночью туда перебралась. Я же не сплю, вы знаете. А тут еще предчувствие какое-то. В общем, пошел посмотреть. Она вон там…

— Понятно, разберемся. Хорошо, что при Вере не сказали, — прерывисто ответил Алексей. Он был мрачен и сосредоточен.

Люди избегали заходить на бак, при постоянном движении там всегда дул ветер. Женщина лежала за брашпилем, желтый берет валялся рядом, возле ее неподвижных ног. Пальто она сняла и накинула на себя спереди, словно не думая о спине, хотела сохранить тепло только на груди и животе. Руки были спрятаны под пальто. В предрассветных сумерках ее лицо белело на фоне крашеного железа, скулы заострились еще больше, глаза были полуоткрыты, рот тоже открыт. На мокрой от изморози палубе темнели пятна крови. Возле правой ноги лежал раскрытый складной нож Алексея, хороший нож крупповской стали, какими германские солдаты во время войны открывали консервы, и которым он вчера резал хлеб.

— Твою мать… — выдохнул Алексей. Он рывком сдернул тяжелое от крови пальто, уже зная, что он там увидит.

Она убивала себя не спеша, ножом исполосовала вены на сгибе локтя, затем зачем-то опустила обратно рукав кофты и набросила сверху пальто. Наверное, в последние секунды перед потерей сознания женщина не хотела видеть собственную кровь.

— Спички! Спички есть? — не отрывая глаз от лица несчастной женщины, быстро спросил Алексей.

— Что? А, спички, сейчас… Я не курю, но…

— Давайте сюда, — непроизвольно злясь на бестолкового от волнения старика, Алексей резко схватил протянутый коробок, чиркнул и, приподняв веки женщины, поводил зажженной спичкой перед ее неподвижными глазами. Зрачки реагировали на свет.

— Жива, — прошептал Алексей. — Кровь свернулась. Не знала, как резать надо. Дайте нож, он где-то под ногами валяется.

Остро отточенная крупповская сталь, скользя в жирной, липкой крови, с трудом разрезала пропитанный, как губка, рукав кофты, обнажая худую окровавленную руку. На палубу закапало. На сгибе локтя черными дырами зияли несколько длинных, глубоких порезов. Алексей на мгновение представил, как женщина, закусив губу и отворачивая лицо, полосовала себя ножом, торопясь умереть и боясь, что ей кто-нибудь помешает. Не рассчитав силу ударов, она вместе с венами перерезала себе сухожилия, но до артерии так и не добралась. Артерия спряталась еще перед первым замахом. Оказывается жизнь, которая в нас, может быть мудрее нас самих. Юбка, кофта и пальто были насквозь пропитаны подсыхающей венозной кровью, но холод, и то, что она инстинктивно согнула локоть, спасло ей жизнь. Сердце еще билось. Слабо, прерывисто, но билось.

— Зашить нечем, — тяжело дыша, сказал Алексей. — Тугую повязку наложим, и все. Если рукой двигать не будет, может до прибытия дотянет. Черт… А там зашьем. Если только, — он разогнулся, с острой тоской посмотрел в сторону скрытого за туманом берега и тихо добавил: — Если только там будет, чем зашить…

Поступок женщины вызвал у него чувство мрачного удивления. Удивлял не только сам факт попытки самоубийства — это как раз он мог понять. Не она первая, не она последняя, избавляясь от отчаяния, ищет выход там, где выхода нет. Но способ… Словно она хотела перед смертью наказать себя, причинить себе боль, ища в этой боли расчет за какие-то прежние ошибки.

Проще было бы прыгнуть за борт. Но, наверное, она, глядя с высоты палубы в темные воды сибирской реки, представляла, как ее тело, с открытыми глазами, будет, переворачивая, волочиться по илистому дну вслед за течением, цепляясь за затонувшие деревья.

В отличие от мужчин, которые редко задумываются о результатах своих действий, женщины зачастую только о них и думают. Но как ни стараются, все до конца им рассчитать не удается.

Вот и последствия произошедшего на палубе, оказались на виду. Аркадий Борисович, торопясь в желании быть полезным, сходил к надстройке и попросил у Веры чистую рубашку. Рубашку тут же порвали на полосы. Накладывая на глубокие порезы тугую повязку, Алексей вспомнил, что вчера женщина была чрезвычайно оживлена. Она суетилась, помогала Вере нарезать хлеб, улыбалась и все рассказывала про какого-то Юру. Был момент, когда Вера, подчиняясь вдруг нахлынувшему чувству благодарности, взяла руку мужа и прижала к своей щеке. Женщина тогда как-то странно посмотрела на нее, замолчала, сникла и вновь опустилась на свой чемоданчик, сразу став похожей на больную, одинокую птицу.