Разорвать тишину

Его жена осталась сидеть на чемоданах вместе с немой девушкой-бродяжкой. Женщина устала от волнений мужа, незаметно для себя она перешла какой-то крайний предел, за которым понятие «плохо» уже теряет свое значение. Странно, но сейчас ей было почти легко. Когда все вокруг темно, просто перестаешь замечать тьму. Теперь днями она возилась с немой бродяжкой, неожиданно находя свою радость в чужой любви. Миша плыл на другой барже; представляя их скорую встречу, она подарила девушке кое-что из своих лучших вещей, показала, как надо красиво укладывать волосы, и учила произносить имя художника. «Ми-ша… Не стесняйся, дорогая, у тебя все получится. Еще раз. Ми-ша…»

— Мы… а, — мычала девушка и краснела то ли от стыда, то ли от удовольствия.

Инженер, который, как и Алексей, тайком покупал продукты у команды, даже не заикался на счет лишнего рта.

Люди голодали. В эшелоне на каждого выдавали по триста грамм хлеба и селедку, и хоть хлеб был пополам с отрубями, а селедка воняла, все-таки это была еда. На баржах не давали ничего. Плакали маленькие дети, взрослые терпели, ждали высадки на берег. На корме третьей баржи, на куче угля, не поднимаясь, сидели толстая баба в грязной выцветшей кофте и ее дочь. Если кто-нибудь проходил рядом, они тут же прижимались друг к другу, освобождая место для прохода, хотя места и так было достаточно. Их все пугало: незнакомые чужие люди, угрюмая природа, необъятная река… Никто почти не разговаривал и в покорном терпении переносили холод, голод и страх, словно для них с рождения не могло существовать ничего другого. Наверное, нечто подобное чувствуют лошади, спотыкаясь под тяжестью вечного воза, считая, что именно такой и должна быть жизнь.

Когда девочка хотела спать, она устраивалась поудобнее на куче угля и опускала голову на колени мамы. Мама, наклонившись, обнимала ее, часами согревая дочь теплом своих рук и теплом своего дыхания…

Но, лучше всех себя ощущали блатные. Не успели матросы убрать с палубы мокрые концы каната, отчаливая от пристани в Тобольске, как блатные уже навели контакты, незаметно пробуя на прочность каждого из экипажа, вплоть до шкипера. Люди еще вертели головами, не понимая, куда они попали, а блатные уже несли из камбуза хлеб, тушенку, сухую рыбу и даже спирт. Им не надо было тратить время на переживания и прощание с прошлым, они не придумывали себе новые и пустые надежды, в которые не могли поверить. Все их поступки были продиктованы только холодной целесообразностью, основанной на опыте выживания.

Куда бы ни попали, первым делом они наводили страх на окружающих. Далее лишь оставалось пользоваться этим страхом, но аккуратно, без перегибов, создавая у людей иллюзию некой законности и обвиняя жертву перед нападением. Точно так поступают во все времена некоторые власть имущие человеконенавистники.

Вещи экипажу несли со всей баржи, но неприкрытого грабежа еще не было. Была лишь игра в карты и хитро расставленные словесные ловушки. Мотыльки сами летели на огонь, ведь каждому хочется подружиться с сильными, кроме того, у них всегда были продукты… Внешне сочувствующие, понимающие человеческое горе, блатные внимательно выслушивали плачущего человека, который покупался на сострадание и рассказывал им сокровенное, еще не догадываясь, что он для них — просто дичь.

— Шоб меня казнили, Поликарп Иванович, если вы не правы. Для властей человеческая жизнь легче пустоты. Им плевать, что у вас дома на кровати мама осталась лежать парализованная, им плевать, что вы, такой человек, ученый, будете ни за что мучиться со своей астмой где-то у черта на куличках. Что для них наша боль?.. Нате вот, возьмите с собой банку тушенки, оголодались ведь у себя на корме, среди шерсти бездомной, — вздыхал Лужа и с сочувствующим лицом протягивал пожилому человеку желтую полукилограммовую банку. Пожилой человек в золотых коронках смущенно улыбался, принимал тушенку и растроганно от всего сердца благодарил. Не отрывая взгляда от блеска драгоценного металла, улыбался и Лужа…

У верующих тоже оставались продукты. В отличие от остальных ссыльных, они заранее готовились к испытаниям. Кроме того, они умели быть экономными.

— Батюшка! От сухарей много крошек остается; я сегодня мешки перебирала, так полторбы натрясла. Может завтра братии мурцовочку сделаем? Что крошкам-то пропадать?.. — вечером третьего дня спрашивала у священника жена церковного старосты, толстая, властная женщина, одетая в овчинную безрукавку поверх ворсистого пальто. — Степан с Тимофеем кипятка у команды возьмут… Так благословите на мурцовочку-то?

Мурцовка — это кипяток с засыпанной туда сухарной крошкой, мелко нарезанным репчатым луком и топленым маслом. Не вкусная, но питательная жижа, известная еще с гражданской войны. В практической жизни верующие, благодаря опыту постов, были подготовлены лучше к суровым условиям существования, нежели городские или деревенские жители, плывущие на баржах…