Разрубить гордиев узел

Юля пошла на кухню, где взяла небольшой нож, а затем снова вернулась на лестничную площадку. Прикрыв замок, чтобы любопытные соседи ничего не увидели, она принялась ковыряться лезвием в замке, оставляя глубокие полосы вокруг него. Оставшись довольной содеянным, она вернула нож на кухню, предварительно его ополоснув. Заглянула к сыну – никаких изменений – и направилась в спальню.

Снотворное у нее всегда было под рукой. Ведь заснуть ей удавалось только рядом с Юрой, а дома она постоянно пила таблетки. Просто мелатонин уже не помогал, требовалось что-то посерьезнее.

Юля взвесила риски. Ребенок не спит, дверь квартиры открыта, какие шансы, что Никита уйдет из дома? Небольшие, но они есть. Но когда Алексей вернется домой, ей надо быть под действием препаратов, иначе он сразу же ее раскусит. Врунья из нее никудышная. Даже удивительно, как столько времени ей удавалось не выдавать себя.

Взвесив все риски, Юля решила выпить половинку дозы лекарства. Этого достаточно, чтобы она была вялой, но недостаточно, чтобы она уснула как убитая.

Выпив лекарство и положив упаковку рядом с собой на тумбочку для достоверности, она приготовилась ждать.

Эжени

Эжени была крайне довольна тем, как складывался сегодняшний вечер. Сообщать Альберту радостную новость полагалось в праздничной обстановке, поэтому она выбила столик в одном из лучших ресторанов города (для этого ей даже пришлось знатно поскандалить и пошантажировать ресторан тем, что обругает его в социальных сетях, где у нее несколько миллионов подписчиков).

Она влезла в платье, которое было ей мало еще полгода тому назад. Но все волнения, связанные с уходом Альберта из семьи, подсадкой эмбриона и наконец-то долгожданным положительным тестом суррогатной матери, того стоили! Она потеряла несколько килограммов и, на собственный взгляд, выглядела восхитительно.

Ей нравилось это место. Пафосное, похожее на старинный австрийский ресторан, где по традиции официанты все еще ходят во фраках и галстуках-бабочках, потолок расписан пухлыми ангелами и пронзительно голубыми облаками, скатерти накрахмалены, столы круглы и на приличном расстоянии друг от друга (не то что эти дурацкие европейские забегаловки, где все сидят друг у друга на голове, одетые в джинсы и свитера, и куда даже бриллианты не выгуляешь!). В это место бриллианты требовались, они служили определенным дресс-кодом, давали понять, что место это исключительно «для своих» и всяким сявкам тут нечего делать.

Эжени чувствовала, что мечта всей ее жизни наконец-то сбывается. Она стала «своей», она избранная. Она уже одной ногой стоит на шикарном круизном лайнере, и остается лишь крошечное движение по мостику, чтобы корабль поднял паруса и понес ее подальше от плебса, грязи и надоедливых второсортных людишек в ласковые волны побережья Монако.

Сегодня Эжени блистала. Светло-желтое платье с кружевами подчеркивало смуглые плечи и румянец, появившийся в результате глубокого пилинга. Волосы были закручены в тугие кудряшки, поднятые наверх, и открывали шею. Не очень длинную и не совсем мраморную, но ее знатно украшало колье, подаренное Альбертом на заре их отношений. Разумеется, копия колье. Само колье было надежно припрятано в банке. В ушах же, напротив, сверкали серьезные бриллианты, по случаю извлеченные из ячейки.

Эжени очень хотелось дать понять Альберту, какую богиню ему послало мироздание в конце жизненного пути. Ослепить, заставить снова почувствовать любовь и наконец сделать вожделенное предложение руки и сердца.

Но Альберт Ильич, кажется, не заметил тщательно выстроенной мизансцены. С идиотским видом он водил пальцем по запотевшему графину с водкой, откуда регулярно сам подливал в собственную рюмку (что за плебейство?), рассеянно слушая болтовню Эжени и не обращая на нее ни малейшего внимания.

– Кот, ты меня слышишь? – потребовала Эжени и огляделась по сторонам.

Где же этот официант? Они сделали заказ пятнадцать минут тому назад, а он даже банальной закуски Альберту не принес. Тот сейчас напьется и не поймет важности момента.

– Угу, – промычал тот, с удивлением заглядывая в опустевший графин. Он поднял руку и неуверенно гаркнул: – Официант!

– Не смей больше пить, – зашипела Эжени. – Ты ведешь себя как свинья!

Генерал засмеялся и внезапно хрюкнул. Собственная шутка показалась ему столь смешной, что он уже не мог сдержать смеха, продолжая похрюкивать. Эжени была в бешенстве. Бросив салфетку на стол, она хотела было встать и уйти, оскорбившись, оставив этого солдафона спать мордой в салате (что он, по всей видимости, и собирался сделать), но сегодня вечером у нее была миссия, желтое платье, бриллианты и кудряшки.

– Альберт, – скорбным тоном начала она, как только генерал отсмеялся, вытер выступившие на глаза слезы накрахмаленной салфеткой и громко в нее высморкался.

– Официант! – снова гаркнул он после всех манипуляций, а тот материализовался рядом с очередным запотевшим графином и маринованными грибами.

– Не смейте больше приносить нам водку, – зашипела Эжени, а генерал пьяно перевалился через стол и помахал у нее под носом пальцем.