Разруха

— А мы что делаем, братан? Ты выкручиваешь мне руки, чтобы я подписал эти бумаги, чтобы своими руками сбагрил куда-то на край света собственные деньги… Ох, у меня сейчас голова лопнет!

— Не на край света, а в Америку и Швейцарию.

— Ага, в край свободы и часов…

— В противном случае Валютный совет сначала их заморозит, а потом приберет к рукам, — мстительно сообщил Боян. — Я для себя уже все решил. Грядет четкий и строгий финансовый порядок.

— Погоди, — Краси ухватил его за руку. Силенки у него были еще те. Удерживая Бояна на месте, он уставился на него своими глазищами, а это была настоящая жуть. У Бояна заболела кисть. — Объясни по человечески… Какой такой порядок? Зачем? Кому он нужен, этот порядок? Политикам, которые исходят слюной при виде подачек, или одураченному народу, который уже остался без штанов?

— Порядок нужен деньгам.

— Мне или тебе? Мы и так ходим в золотых штанах.

— Не нам, а деньгам, — устало повторил Боян.

У Краси Дионова что-то щелкнуло в мозгу, кажется, он понял, почесал голову и крикнул в сторону оркестра:

— Хватит! — На них обрушилась оглушающая тишина, обнажившая всю тошнотворную роскошь кабака. Музыканты испуганно переминались с ноги на ногу, певички потянулись к выходу, унося свою упакованную в блестки плоть.

— Ты дважды наезжал на меня с обвинениями, что я тебя кинул, — у Бояна по-прежнему шумело в ушах. — Я потерял полдня в компании твоих девиц, чтобы спасти тебя от твоей собственной глупости, спасти тебя и нашу дружбу…

— Бог и Дионов ничего не прощают. И не забывают, да? — ухмыльнулся он, а потом неожиданно спросил: — Ты ведь меня презираешь?

— Слегка.

— Верно, я это носом чую… слегка презираешь и сильно меня стыдишься. Тебе бы век меня не видать, правда?

— Закрой это позорище, найми архитекторов, пусть здесь все перестроят и сделают из кабака приличный бизнес-клуб.

— И что еще мне сделать… мелочи пузатой?

— Научись молчать, начни носить костюмы и выбрось свою золотую цепь в помойку. Осчастливишь какого-нибудь безработного интеллигента.

Безропотно, с взрывоопасным смирением — как ребенок, забывший буквы за время летних каникул — Краси Дионов подписал все документы, закапав одну из платежек устричным соусом. Пятно не исчезло, напоминая невысохшую слезу.

Вырвавшись, наконец, из этого провонявшего жареным мясом великолепия, Боян преисполнился чувством собственной правоты. Сколь безответственно управляемым ни выглядело бы их государство, когда-нибудь порядок все же должен был в него вернуться и упрочиться. Он не был нужен ни банкирам, ни миллионерам, разбогатевшим на кредитовании, ни политикам, ни разложившейся судебной системе, даже обедневшему народу не был нужен, потому что большая его часть сводила концы с концами за счет мелких махинаций и хаоса. Таксист, подкручивая свой электронный кассовый аппарат, обманывал клиента, а тот, в свою очередь, в крохотном частном магазинчике подсовывал таксисту брынзу с истекшим сроком годности. Эта обоюдная зависимость в бедности, мошенничество в нищебродстве, казалось, не имели конца-края. Порядок действительно был нужен единственно и только деньгам.

* * *

Неизвестно почему, напоследок ему все чаще вспоминалась та полузабытая встреча с Манфредом Мюллером, известным немецким магнатом, державшим в руках всю легкую промышленность Мюнхена, да, пожалуй, и всей немецкой провинции. В ходе внеочередных выборов Боян негласно финансировал лидировавшую партию, и, придя к власти, благодарный премьер-министр включил его в состав бизнес-делегации, которая с помпой посетила Баварию. Более того, он устроил ему встречу с Манфредом Мюллером. В Мюнхене Боян поселился в небольшом, но весьма престижном отеле «Опера». В пятницу, ровно в одиннадцать, его ждала личная машина Мюллера — новенький БМВ, но куда менее навороченный, чем тот, на котором ездил Боян.

— Это машина господина Мюллера? — с изумлением поинтересовался он.

— Да, это личный лимузин господина Мюллера, — гордо ответил ему шофер на плохом английском.

Офис немецкого мультимиллионера находился рядом с мэрией, они прибыли точно по расписанию — в одиннадцать двадцать господин Мюллер принял его в своем кабинете, строгий чопорный комнате с потолочными балками, книжным шкафом, массивным письменным столом резного дерева, несколькими креслами и журнальным столиком. «Здесь все застыло во времени… традиция — вещь хорошая», — разочарованно подумал Боян.

Манфред Мюллер за письменным столом небрежно перелистывал папку с коммерческими предложениями Бояна. Оферта по казахстанскому хлопку была более чем аппетитной. И количество, и качество, а главное, цена должны были нарушить олимпийское спокойствие Мюллера. Боян заложил в цену личную прибыль в сто процентов — речь шла о десятках миллионов долларов. Он даже был готов в ходе переговоров снизить цену еще на восемь процентов.