Разруха

— Хочу задать вам один личный, сугубо личный вопрос. Я читаю историю, — Генерал ткнул костлявым пальцем в книгу, лежавшую у него на груди. — Вы следите за моей мыслью?

— Разумеется, господин Генерал.

— Разразилась Французская революция, потом Наполеон… реставрация… возвращение Наполеона, и снова реставрация. История вроде отступает назад, но затем снова устремляется вперед… Может, это нелепо, но я считаю, что невозможно, чтобы наши — вы следите за моей мыслью? — наши социалистические идеи бесследно исчезли. Может, он не совсем вернется, тот наш социализм, но все же хоть что-то от них, что-то от нас… как вы думаете, господин Тилев? — Генерал смотрел на него с детской надеждой, с изумлением ребенка, впервые увидевшего жирафа, а ведь это был усталый умирающий старик. В его неистовости было столько веры и надежды на будущее, что Бояну стало его жаль. Ему захотелось сказать: «Поплачьте, господин Генерал, вам станет легче», — но он не решился. И собрав все свое сострадание, тихо ответил:

— История жива, она действительно движется по спирали, все повторяется.

— Благодарю вас, — лицо Генерала просветлело, словно Боян спас его от невыносимой физической боли, — ну, идите. Мне уже некуда спешить, а вы человек занятой.

Боян коснулся его высохшей руки, поднялся с табуретки и закрыл распахнутое окно, словно оно было ходом в иной мир.

— Прощайте, господин Генерал, — громко и четко произнес он. Наверное, старик его не понял или истолковал эти слова превратно, потому что в ответ лишь счастливо улыбнулся.

Через два месяца на его VIP-мобильник позвонила Наташа и с суровостью потерявшего все человека сказала, что Генерал умер. Боян приказал Корявому купить самый дорогой венок из белых роз с одной черной и одной красной лентой и надписью «С признательностью. Мария и Боян Тилевы». Его шофер отвез венок на кладбище, сам он на похороны не пошел. Открыл в офисе свой сейф, нашел среди документов ту самую половинку купюры в пять левов социалистического образца, задумался на миг и, смяв ее, выбросил в корзинку для мусора.

Генерал был мертв…

* * *

За ускользающие годы расточительства и разграбления страны легкие деньги иссякли. Все, построенное в последние десятилетия ценой восторженного труда и лишений целых поколений, наконец, было перераспределено, то есть — обескровлено и доведено до банкротства. После триумфальных сделок с российской сталью и нефтью, Боян, предвидевший массовый крах банков и тиски Валютного совета, сообразительно свернул деятельность всех трех совместных с Краси Дионовым фирм — «Юнион холдинг», «Петролиуминвест холдинг» и «Европа маркетинг». Используя оффшорные компании, он удачно перевел деньги за рубеж и вложил их в акции крупных американских и европейских корпораций. В издыхающем государстве вдруг замерли все сделки, чувствовалась острая нехватка живых денег, остались лишь жалкие, истаявшие до невозможности сбережения пенсионеров и тысячи раздробленных предприятий, которые еще предстояло распродать за бесценок. Разумеется, «своим» людям.

Сначала Краси Дионов сопротивлялся. Взлетев на азартных играх, наркотиках и проституции в Софии, став властелином чужого страдания, быстро разбогатев и зажравшись, но не поумнев, он просто не мог понять, что времена изменились. Решающая встреча произошла в его расфуфыренном ресторане — Краси распорядился закрыть его для всех, и они остались вдвоем среди безвкусицы и «роскоши», перед зажаренным целиком барашком.

— Не ерепенься, — уговаривал его Боян, — я обещал тебе «подстричь» Илияна Пашева — и подстриг на сто миллионов.

— Мы-то его подстригли, но для него это комариный укус, у него теперь дружба с америкосами, что — не так?

— Послушай…

— Хочу, чтоб мои деньги были у меня под руками, — Краси зажмурил свои разноцветные глаза. Казалось, он задремал. — Хочу на них смотреть, радоваться им… хочу их трогать, братан.

— Ты можешь смотреть и трогать вот этих, — Боян кивнул в сторону полураздетых певичек, столпившихся в углу и ждавших своего часа, чтобы попеть им на ушко.

— Вы… вживаешься, да?

— Я серьезен, как никогда.

— Потому что я для тебя слишком прост, да? Потому что вырос в детдоме, а потом в спортшколе не ел ничего слаще морковки, да? — Он раскрыл глаза и полоснул по нему голубым зрачком. — Потому что стал чемпионом Болгарии по борьбе, когда ты ходил с чиновничьим кейсом и угоднически козырял начальству? — его голос сорвался до визга. — Под…ваешь меня за то, что в мою честь поднимали национальное знамя Болгарии в странах Европы, пока ты фотографировал тайные архивы, да?

— Ты понимаешь, что время уходит? Что завтра уже будет поздно? — у Бояна кончалось терпение.

— Вчера было рано, завтра будет поздно… Это кто, Ленин сказал? Пешо, убери эту жертву, — он щелкнул пальцами, подзывая официанта и сердито указывая на зажаренного барашка, — принеси устриц и шампанского!

— Я торчу здесь, в этой дыре, чтобы сделать дело… — завелся Боян.