Разрушенная

Они обещают никому не говорить, и я, уходя, размышляю, зачем это делаю. Я не о сообщении в ПБВ о Мэдисон, а о том, что втягиваю их в опасное предприятие. Риск огромен, но и другого способа дать им возможность надеяться нет.

Этим занимался Эйден, он давал людям надежду. Присоединяйся к нам, говорил он. Похоже, я так и сделала.

Для школы еще слишком рано, и я отправляюсь к доске объявлений, про которую рассказал Эйден. Она как раз там, где он и говорил, на боковой стене какого-то здания. Вокруг никого, и я приклеиваю объявление: Ищу партнера по шахматам, пожалуйста, найдите Аниту в холле КОС.

Теперь остается только ждать.

По пути в школу делаю несколько снимков: Кезик на восходе солнца. Оно поднимется из-за гор, разом озаряя их лучами света, и темные тени уступают место ослепительно-яркому утру.

Подхожу к школе и вижу родителей, ведущих детей к воротам; учительница внимательно следит за каждым ребенком, входящим на территорию школы.

С другой стороны приближается женщина с двумя детьми и младенцем на руках. Один из мальчиков спотыкается, падает и принимается реветь. Мать перекладывает ребенка на одну руку, нагибается, пытается поднять сына.

– Может, я помогу? – Улыбаясь, я помогаю мальчику, успокаиваю его, и оба брата проходят в ворота.

– Спасибо, – благодарит мать. – Ты новенькая в школе?

– Прохожу испытания перед учебой на учителя.

– Может быть, когда-нибудь будешь учительницей у этого ребеночка. – Она улыбается и с нежностью смотрит на младенца. Мальчик? Девочка? Не могу сказать. Даже завернутый в одеяло, он крошечный, на головке самая маленькая шапочка из всех, какие я видела, и крепко спит.

– Как знать. Все может быть.

Подходит еще одна учительница и принимается щебетать над малышом.

– Сколько ей сейчас?

– Почти четыре недели, – отвечает мать.

Оставляю их и захожу в ворота. О младенцах я совершенно ничего не знаю. Она такая крошка. Всего четыре недели? Я хмурюсь. На первых фотографиях из альбома у меня пухлое личико, я ползаю и занимаюсь с игрушками. Сколько мне было, когда сделали первые снимки? Может, у Стеллы есть еще альбом, спрятанный где-нибудь. Она помешана на фотографиях, и трудно поверить, что Стелла упустила бы случай запечатлеть меня совсем маленькой. Значит, такой альбом должен быть.

Весь день меня что-то беспокоит, как больной зуб, который не удалили; ты трогаешь его языком, шевелишь и толкаешь, пока не выпадет. Сегодня я не на уроках искусства, а со вторым классом на всех занятиях, и такая рассеянная, что учительница вынуждена повторять мне свои инструкции дольше, чем ученикам. Наверное, сочтет меня дурочкой.

После обеда у них чтение, и в классе есть именинница, ей сегодня семь, так что она выбирает, какое произведение читать следующим. Учительница начинает чтение выбранной книги – она старая, потрепанная, взята с самой нижней полки; в ней рассказывается про принцессу, спасавшую зверей, и меня уносит куда-то прочь, пока я смотрю на воздушные шарики, привязанные к стулу именинницы и плавающие над ее головой.

Как у Райли, теперь мой день рождения приходится на семнадцатое сентября. Даже забавно смотреть, как Стелла относится к дням рождения; они имеют для нее такое громадное значение. Она показалась мне просто испуганной, когда я напомнила ей, что мой день рождения больше не в ноябре.

И вечером, во время ужина, мысли толкутся и толкутся в голове. Чувствую себя отстраненной от происходящего вокруг. Когда со мной свяжется контакт Эйдена? Им может оказаться кто угодно, даже одна из сидящих за этим столом девушек. Улыбаюсь – Астрид бы не понравилось. В любом случае я уверена, что она не спускает глаз с нашего заведения. Обвожу взглядом болтающих девушек; Стелла сидит во главе стола. Сегодня она выглядит как-то иначе. Лукаво смотрит на меня, словно читает мои мысли, но я даже не понимаю, в чем дело, почему же она усмехается? Материнское сердце, шепчет внутренний голос, но я отмахиваюсь от него. Какая чепуха!

Стеф, помощница Стеллы, заканчивает разносить блюда и садится с остальными. Замечаю, что она молчалива, как и я; занята ужином, тоже посматривает на других.

Никак не могу избавиться от беспокойства и не понимаю, чем оно вызвано. Это чувство как-то связано с сегодняшним младенцем и с фотоальбомами. С недостающими ранними снимками. Все остальное на месте. Возможно, самые первые мои фотографии Стелла приберегла для себя.

Вдруг я понимаю, что привлекло мое внимание во внешности Стеллы. У нее волосы потемнели – не очень сильно, но темных корней больше не видно, они растворились в волосах, а общий цвет стал на полтона темней. Она посетила парикмахерскую. Я хмурюсь про себя. Вспоминаю, как она удивилась, впервые увидев меня с каштановыми волосами вместо светлых. Готова спорить, будет потихонечку подкрашиваться, пока мы не станем выглядеть одинаково.

Почему она так озабочена этим сходством? Или это только способ стать ближе?