Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман

Так к концу III столетия п. Х. сложился грандиозный архитектонический кодекс, сложная конструкция из предписаний и запретов, обязательств, рекомендаций и предупреждений, наставлений, правил, наказаний и наград, охватывающих все стороны жизни, от важнейших общественных и политических вопросов до тривиальных мелочей повседневной жизни – рациона, гигиены, сексуальной активности. Этот свод правил получил название шариат. Само это слово, по-видимому, происходит от слова, означающего «дорога» или «путь», и шариат представляет собой нечто большее, чем «исламский закон». Это целостный исламский образ жизни, и его следует не развивать, а открывать, ибо он мыслится цельным и неизменным, как законы природы. Все конкретные законодательные вопросы, над которыми бьются ученые и юристы – не что иное, как дорожные знаки, открывающие «путь к Аллаху», указывающие путнику дорогу сквозь чащу и густые заросли.

Среди суннитов сложились четыре разных версии этого кодекса, а шииты создали пятую, столь же обширную и по духу весьма похожую на суннитские. В деталях эти кодексы различаются; однако сомневаюсь, что и один мусульманин из тысячи сможет назвать хотя бы пять таких деталей.

Четыре юридические школы суннитов названы по именам ученых, придавших им окончательный облик. Так, школу Ханафия основал Абу Ханифа, родом из нынешнего Афганистана (хотя преподавал он в городе Куфа в Ираке), школу Маликия – марокканский юрист Ибн Малик (он работал и преподавал в Медине), школу Шафиия – имам аль-Шафии из Мекки (он в конце концов осел в Египте). Последней образовалась школа Ханбалия, основанная суровым и бескомпромиссным Ахмедом ибн Ханбалом, о котором мы в этой главе еще поговорим.

Эти школы предлагают несколько различные методы рассуждения, и в результате в мелких деталях предлагаемые ими законы различаются; однако со времен Аббасидов все четыре считаются одинаково ортодоксальными – мусульманин может, не впадая в ересь, следовать любой из них. Разработка и применение этого кодекса во всех его версиях сами по себе стали грандиозной общественной задачей, для выполнения которой сложился целый социальный класс ученых, известных как улемы – слово, представляющее собой множественное число от «алим», что означает просто «ученый человек».

Если у вас имелась репутация религиозного ученого – например, если вы были одним из улемов – то вас могли пригласить в администрацию какого-нибудь вакфа. Вы могли набирать себе учеников, основать школу. Могли стать судьей – и не только таким, который разбирает конкретные дела, но и таким, который разрабатывает законы и правила по важным вопросам общественной жизни. В халифате статус ученого вполне мог бы дать вам место человека, к советам которого прислушиваются власть имущие – хоть правительство и уле мы нередко сталкивались лбами и в целом представляли собой различные (и иногда соперничающие) центры власти. Улемы создавали законы, контролировали суды, руководили системой образования, присутствовали во всех социальных институтах ислама. По всему цивилизованному исламскому миру они обладали очень серьезной общественной властью – властью формулировать и направлять суждения общины о тех или иных людях, том или ином поведении. Я подчеркиваю, что это была общественная власть, поскольку в мусульманском обществе, где на первом месте всегда стояла община, социальное давление – сила стыда – было, возможно, важнейшей силой помимо политической власти, действующей через писаные законы, контроль над денежным обращением, монополию на инструменты власти и так далее.

Хотелось бы подчеркнуть, что улемы никем не назначались (и не назначаются). В исламе нет ни «папы», ни официальных священнослужителей. Как же человек становился улемом? Зарабатывая уважение уже известных улемов. Не было ни лицензий, ни сертификатов, ни дипломов в рамочках, удостоверяющих, что такой-то человек – улем. Улемы были (и остаются) самоизбираемым и саморегулирующимся сообществом, находящимся полностью в рамках общепринятого учения. Ни один улем не в силах в одиночку это учение изменить. Слишком уж оно древнее, слишком мощное, слишком укорененное в традициях; а кроме того, невозможно стать улемом, не впитав это учение так, что оно делается частью тебя самого. К тому времени, когда человек достигал статуса, позволявшего подвергать сомнению доктрины шариата, у него уже не возникало такого желания. Неисправимые «диссиденты», не способные заглушить в себе сомнения, до этой ступени просто не доходили. Их вычищали на ранних стадиях. Таким образом, сам способ «воспроизводства» улемов и поддержания их статуса делал их консервативным классом.

Философы