Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман

В следующие десять лет сефевиды превратились в могущественное тайное общество. Исмаил вырос в подполье: его постоянно перевозили из одного укрытия в другое. Все это время кызылбаши видели в нем не марионетку, а реального главу своего ордена. Они почитали мальчика и верили, что в нем есть искра божества. Представьте же себе, как он должен был, достигнув сознательного возраста, смотреть на мир (и на самого себя): всю свою жизнь он провел в подполье, в укрытиях, с ощущением смертельной угрозы со всех сторон – и всю жизнь, начиная с самых ранних воспоминаний, был окружен фигурами людей в красных шапках, что преклоняли перед ним колени, верили его словам и исполняли каждый его каприз. Ясно, что этот мальчик должен был считать себя чрезвычайно важным человеком! По счастливому случаю, такое самомнение оказалось оправданно: он в самом деле вырос умным, решительным и отважным.

В возрасте около двенадцати лет Исмаил, вместе с верными кызылбашами, вышел из подполья. С князем, который убил его отца, он быстро разделался. Другие князья попытались его уничтожить. Что сложного, думали они, в том, чтобы справиться с двенадцатилетним мальчиком? Но это оказалось труднее некуда.

В 1502 году, в возрасте пятнадцати лет, Исмаил провозгласил себя шахиншахом иранским. «Шахиншах» означает «царь царей». Так именовали себя сасанидские монархи и древние персидские монархи прежде них. Отвергнув титулы «халиф» и «султан», Исмаил отверг арабскую и турецкую исторические традиции в пользу своей родной персидской идентичности. Назвав свою территорию Ираном, он делал отсылку к древнему царю, герою «Книги царей», эпической поэмы Фирдоуси о персидском народе. Пропагандисты Исмаила рассказывали даже, что он – кровный родич древних Сасанидов.

Кроме того, Исмаил противопоставил себя соседям, провозгласив двенадцатеричный шиизм государственной религией. Он приказал своим глашатаям публично проклясть первых трех халифов ислама: Абу Бакра, Умара и Усмана, официально объявил Али единственным законным наследником Пророка, а имамов, происходивших от него, – единственными религиозными авторитетами. Пропагандисты Исмаила принялись рассказывать, что он происходит не только от Сасанидов, но и от Али. Рассказывали, что он находится в прямом общении с Сокрытым Имамом (а тот, в свою очередь, в прямом общении с Богом). В сущности, Исмаил очень близко подошел к объявлению Сокрытым Имамом себя самого, и, быть может, даже сам в это верил – да и легко было поверить, с его-то воспитанием! Иные утверждают, что он даже считал себя Богом.

Укрепленный чувством своего высокого предназначения, Исмаил отправил в Османскую империю миссионеров, дабы они распространяли там его религиозное учение. Его люди призывали османских подданных обратиться в шиизм и признать Исмаила своим единственным боговдохновенным вождем. Кроме того, он начал безжалостно преследовать подвластных ему суннитов. Некоторые видели в поведении царя признаки безумия и бежали в Османскую империю. Из тех же, кто остался, многие были брошены в темницы или казнены.

И кто бы мог подумать: султан Селим Грозный ответил тем же – начал бросать в темницы или казнить шиитов, живших в его владениях! В результате сунниты с востока устремились на запад, в Анатолию, а шииты с запада – на восток, в Персию. Этот процесс привел к еще большей концентрации шиитов в империи Сефевидов (а суннитов – в Османской империи); и Сефевиды делали все возможное, чтобы поощрять эту иммиграцию и инкорпорировать шиизм в персидскую культуру. Слияние шиизма и персидского национализма и стало идеологической основой их новой империи – ядром того, из чего впоследствии сформировалась современная иранская нация.

В числе прочего, Сефевиды превратили в национальную ритуальную драму Тазию. Тазия – это цикл шиитских ритуальных пьес, разыгрывающих мученичество Хусейна в Кербеле. Пьесы эти выросли из траурных ритуалов, отправляемых в специальных строениях, так называемых такия ханас[52]. По традиции, на десятый день месяца Мухаррам (в годовщину мученичества Хусейна) шииты собирались в этих домах, чтобы вместе его оплакать; этот обычай сохранялся много столетий. Во время траурного обряда любой, кому хотелось вспомнить эту историю, мог встать и продекламировать вслух какую-нибудь ее часть, а остальные вторили ему слезами и стонами. Со всеми подробностями мученичества Хусейна и со всеми известными рассказами об этом шииты были прекрасно знакомы. Пересказ этих историй постепенно сформировал особый риторический стиль, предназначенный вызывать скорбь и слезы. Собрание рассказов о Хусейне составило Тазию (многие из них были записаны, однако единой письменной версии не существует), и теперь, когда Сефевиды пришли к власти, каждый год десятого числа месяца Мухаррам шииты по всей империи уже не удалялись в такия ханас, а выходили на улицы, чтобы там публично оплакать своего мученика; со временем дело дошло и до государственных театров, где профессиональные актеры на жалованье у правительства разыгрывали сцены его мучений и гибели.