Племя Малакима уходило от сетей ловцов двадцать лет, но везению рано или поздно должен был прийти конец. Потому что узкие карнизы Лабиринтных скал зеленели и плодоносили, не запятнанные серым прахом, а народ, прячущийся в бесконечных коридорах, оставался здоров телом и имел много детей. Подданным Вечных владык нужно было и то и другое. Даже тайный дар, долгие годы служивший источником гордости и помогавший выжить, превратился в проклятие – за рабов с Талантом давали больше денег. Вожди и охотники племени находили все новые и новые тропки и коридоры, а пришельцы старательно обкладывали их ловчими амулетами, с которыми подгорные шаманы ничего не могли поделать. Народ, переживший и Смуту, и нашествие людоедов, оказался загнан в самое сердце скал. Припасы таяли, а охотники перестали возвращаться, теперь стало ясно почему – приведенный ловцами монстр отлично ориентировался в подземелье, уверенно отыскивая дорогу к последнему убежищу племени.
– Если тварь прорвется, я велю запалить жир, – мрачно сообщил шаманам одноглазый Варайя, остававшийся вождем самые тяжкие последние десять лет. – Наши женщины не будут ублажать серокожих ублюдков, а дети не станут гнуть спины на ловцов.
Болтун Иракель, неожиданно обнаруживший себя верховным шаманом, молча кивнул – он знал о нравах Вечных владык несколько больше, чем ему хотелось, а потому решение вождя одобрял. Серокожие найдут здоровым рабам гораздо более разнообразное применение, и некоторым, в конце концов, это даже начнет нравиться. Иракель видел слуг, искренне считавших, что попасть к таким господам – большая удача. Что говорили эти постаревшие счастливцы, отправляясь, скажем, на плантации тростника, шаман уже не слышал – не мог.
– Не торопись, вождь, – прошуршало каменное ухо. – Место там волшебное, сам знаешь, а предок Ульрука Мелкого говорил его отцу, что племя коротышек прогоняло чудовищ из дома при помощи огня. Чем мы хуже предков Ульрука?
– Это выбор шаманов, – кивнул Варайя.
Вот именно. Подгорные шаманы не относились к изнеженным последователям выдуманных богов, и горячий прием был пришельцам гарантирован. Вождь не хуже Иракеля знал, чем грозит обладателям дара знакомство с владыками: неспособные подчиниться станут ходячей мишенью для молодых ловцов или пособием для начинающих заклинателей. Имея такой выбор, любой согласится сгореть дважды.
– Вот, – шаман протянул вождю кожаный мешочек, – добавь в масло, и его дым будет дарить благодать.
– Спасибо, Болтун.
Шарканье множества ног, бормотание и детский плач удалились по коридору. Шаману остался неяркий свет древнего орнамента, коптящие плошки и слабая надежда, что тварь пройдет мимо.
Не повезло.
Слушая, как монстр ворочает камни, которые племя таскало в коридор два дня, Иракель вспоминал всю свою короткую, нелепую жизнь. Неуемное любопытство, когда-то выгнавшее его на поверхность, глупый плен, долгие блуждания по всему побережью, от хозяина к хозяину и триумфальное возвращение домой, оплаченное дорогой ценой – пожизненным увечьем.
А ведь он мог бы подарить племени боевую магию Вечных владык, ту самую, за которую заклинатели платили полным бесплодием, почему-то считавшимся признаком истинного волшебника. Это помогло бы выиграть немного времени… Но прежний верховный шаман отверг ядовитый дар. Дело даже не в том, что Учитель Малаким считал подобное волшебство порчей – крохотное племя не могло позволить себе терять стольких мужчин.
Чудовище просунуло сквозь завал морду, и зал взорвался движением. Шаманы работали парами, и в тварь летели плошки с маслом – один поджигал топливо, другой сильным пассом отправлял сосуд в цель. Наверное, заклинатели владык могли бы придумать что-то более действенное, но подземное волшебство особыми изысками не отличалось – наследием Малакима было знание зелий и трав. Плевать, главное, чтобы сработало. Монстр ревел и бился так, что содрогались горы.
«Может, случится обвал, и на этом – все?»
В азарте драки изменения в древнем орнаменте остались никем не замеченными. Голубое свечение внезапно усилилось, а затем незримая сила мудрого волшебства мягко вытолкнула Иракеля за пределы рисунка.
Прямо под морду прорывающейся твари.
Шаман приготовился к смерти, но не к тому, что последовало – из древнего Знака в пещеру выплеснулась Тьма. Сознание Иракеля захлестнул непроглядный мрак, он не был ни холодным, ни горячим, ни душным, ни бездонным, никаким. Только вязкая, вкрадчивая чернота, обволакивающая чувства и разум. Откуда-то Иракель знал, что единственный способ избавиться от нее – забыть, убедить себя в том, что ее не существует. На это простое действие шаману потребовалась целая вечность.
Возвращение сознания было мучительным и полным кошмаров. Иракель лежал, глядя в явно рукотворный потолок, подсвеченный немигающим белым светом, а его сердце пыталось выскочить из груди. Неподвижный воздух нес незнакомый, не поддающийся внятному описанию запах. Первой мыслью стало: «Ловцы!»