Разум

Годжа вышел на улицу и покивал головой.

Я снова повернул к старику и спросил:

— Она на машине приехала? Вы у окна сидели?

Годжа кивнул.

— Она-то думает, что вы о ней не знаете. Если случайно спросит, не говорите, что я сказал. Я обещал молчать.

Годжа в ответ:

— Она что, стесняется? Мы ведь родня. Или невестки к родне не относятся?

— Может, стесняется, боится, как бы Бланка ее не высмеяла, — сказал я.

Годжа махнул рукой и хихикнул.

Уршула сидела на дворе и играла с Шахом. Успели подружиться. Второй пес лениво лежал у конуры — было тридцать градусов по Цельсию.

— Блох нет? — спросила она.

— Не знаю. Но если и есть, то немного, так что псы сами прокормят их — на тебя не вскочат. Яно там нет, с месяц как не заходил.

— Дома-то кто?

— Старый Годжа, других не видал, — говорю.

Вынес я на двор бутылку пепси, налил Уршуле в стакан. Она взглянула на руки. Я предложил:

— Поди вымой на всякий случай.

Пока я искал в шкафу чистое полотенце, гостья вытерлась тем, что висело над тазом.

— Что делаешь? Работаешь? — спрашивает она.

— Я все время работаю, но ты не помешала мне. Куда ж это Яно подевался? На работе был?

— Сегодня нет. Интересно, куда он завернул. Наверняка надерется, как думаешь? Почему он не позвонил? — говорит Уршула.

— Я иной раз и по три дня не являюсь. Ну никак домой не доберусь — хоть тресни.

Уршула сжала губы, рассердилась:

— Твоя жена привыкла к этому. А я нет. Меня стыдиться ему нечего, я на двадцать лет моложе его. Я тоже могла бы закатиться в компанию и остаться там на целую ночь. А я что? Я верна ему, а он не ценит. Но если до восьми вечера не придет домой, так пусть распрощается и с третьей женой. Пора наконец научиться приличию, я и за тех двух предыдущих покажу ему. Не знаешь, где он может быть?

Я раздумываю.

— А если и найдешь его, ну и что? Наверняка у него есть отговорка…

Уршула продолжает грозиться:

— Не стану его искать. Если до восьми не придет, сложу все его манатки в машину и отвезу к родителям. И пусть больше носу не кажет. Так ему и передай. Скажи ему, какая бы ни была у него отговорка, но пусть только вернется, я ему…

— А если он в больнице? Может, что случилось, а ты здесь…

— Надеюсь, мне бы позвонили, не правда ли? У тебя, вижу, тоже ума не больно густо. Не провалился же он под землю? Лежал бы в больнице — позвонили бы жене, то есть мне, а?

— Да, ты права, — говорю.

Уршула склонилась над столом, словно увидела там ползущего муравья, и призадумалась. Спрашиваю:

— Куда поедешь его искать?

— Никуда, еду домой, больше не буду искать.

До вечера еще далеко, сказал я, имея в виду его возвращение. Но Уршула поняла меня по-другому:

— Нервничать я не буду, не думай. Я, в общем, спокойна. Словно ждала чего-то подобного. Не беспокойся, из-за такой ерунды и бровью не поведу. Если я и поставила ему ультиматум до восьми вечера, так не потому, что жить без него не могу. Мои чувства вполне однозначны. В любом случае Годжа пожалеет.

— Почему ты хочешь ему отомстить — ты же еще не знаешь, что с ним, — возражаю я.

Уршула махнула рукой, вздохнула, встала. Заглянула в дочкину комнату и спросила:

— А где дочка?

— Ты что, не знаешь? Живет у моей матери. Там ей спокойно, большая комната… пока ей там хорошо. Боюсь только, начнет хуже учиться. Почти каждый день приходит из школы после восьми и уверяет, что якобы занималась с подругой. Как можно заниматься вдвоем? А больше всего меня бесит, что ради нее я переехал сюда из города, чтоб жила на воздухе, а она не ценит этого и целыми днями торчит в городе. Кто знает, не шляется ли она с какой компанией. У меня уже сил нет проверять ее…

— А зачем? Скажи ей, чтоб сидела дома, занималась одна, и дело с концом. Я всегда слушалась, — говорит Уршула.

— Я совершенно уничтожен семьей, воспитанием, ссорами. И не только последние пятнадцать лет. Я страдаю от этого с детства. Постоянно ищу понимания, покоя, но вокруг меня всегда суматоха, ссоры и всякая путаница. В самом деле, мир не подвластен разуму…

Уршула махнула рукой:

— Плюнь на них. Почему тебе надо все время кого-то воспитывать? Может, ты многого требуешь от людей. Не думай, что изменишь что-то…

— Я и не думаю. Но за дочку я как-никак отвечаю и не могу понять, почему она так скрытничает со мной. Разве я ей плохого желаю?

Уршула засмотрелась на картины, спросила, кто на них. Я объяснил: там мой отец, рядом на цветном рисунке бабушка, рисовал ее дед. А на маленькой фотографии я, когда мне был год. Прическа у меня была с хохолком.

Открылась дверь — вошел пес с опущенной головой, за ним старый Годжа. Он поздоровался и прогнал пса.

Уршула вся передернулась. Я испугался, но не столько Годжи, сколько этого пса — мне вдруг почудилось, что он сам потихоньку отворил дверь. Точно призрак. Годжа воскликнул:

— Что же ты к нам не зайдешь? Думаешь, нос тебе откусим?

Уршула протянула свекру руку и снова села на свое место. Годжа вытащил из-под мышки бутылку вина и поставил ее на середину стола. Уршула перед деревенскими умела напускать на себя кроткий вид.

— Да что вы, отец, почему вы так думаете? Я ищу Яно. Коли его здесь нет, придется побыстрей ехать домой.