Разум и чувства

Ранним апрельским утром две группы пассажиров выехали из своих домов на Ганновер-стрит и на Беркли-стрит, чтобы встретиться на проезжей дороге в условленном месте. Шарлотта с младенцем предполагала ехать медленнее остальных – больше двух суток, чтобы ребенка меньше укачивало в пути. Ее супруг мистер Палмер пообещал прибыть сразу в Кливленд, так как уезжал в деловую поездку с полковником Брэндоном.

Марианна покидая Лондон все же не могла спокойно проститься с домом, в котором за последние месяцы пережила столько волнений, надежд и разочарований, и предательство Уиллингби, который теперь уже был для нее потерян навсегда! Особенно тяжело ей было уезжать теперь, оставляя здесь Уиллингби с его новой удачной помолвкой, новыми планами на будущее, в которых для нее не было отведено никакой роли, кроме как проливать слезы и наблюдать чужое счастье со стороны.

Элинор собиралась в дорогу с радостью. С Лондоном ее не связывало ничего. Здесь у нее не было объекта воздыхания и никого, о ком бы она сожалела, прощаясь навсегда! Она была рада освободиться от навязанной Люси дружбы, увезти свою сестру подальше отсюда, от женитьбы Уиллингби, и полна надежды на то, что несколько месяцев в тихом в Бартоне вернут ее сестру к жизни.

Их путешествие было продумано до мелочей и шло по плану. На второй день пути они проехали через мертвенно-бледную заповедную местность Сомерсета, во всяком случае, такой она представлялась Марианне. А к полудню третьего дня достигли Кливленда.

Особняк в Кливленде красовался на пригорке и выглядел с иголочки. Новый и просторный, он еще не обзавелся собственным парком, но живописная равнина вокруг прекрасно компенсировала этот недостаток. Тем более в усадьбе были аллеи, открытые и закрытые, тенистые уголки, и каменистая дорога, проходящая сквозь посадки и ведущая прямо в лес. К самому же дому, как часовые, были приставлены высокие пушистые ели, гигантские ясени и ветвистые акации. На их фоне стройные ломбардийские тополя, смотрелись как корабельные мачты, на которых совсем скоро будут подняты бледно-зеленые паруса.

Марианна вошла в дом со смутным чувством волнения, ощущая, что находится всего в восьми милях от своего дома в Бартоне, и в тридцати милях от Комб-Магна. Не прошло и пяти минут, а она уже опять грезила, проплывая вперед по аллеям, только начинающими зеленеть, и все дальше и дальше, через Греческий храм прямо, прямо… Пока все остальные были заняты тем, что показывали малыша Шарлоты экономке, перед глазами Марианны ясно предстала картина, как она прямо по дороге уходит отсюда всё дальше на юго-восток, немного отдохнув на склоне зеленого холма на горизонте, поднимается выше и с его высоты видит Комб-Магну.

В самый «счастливый» миг она внезапно очнулась от своих сладостных грез и еще раз осознав, что в Комба-Магна уже беззвучно зарыдала из-за того, что очутилась здесь, в Кливленде, а не у себя дома! Прочувствовав все «радости» кочевой жизни и утомительных переходов из дома в дом, она предпочла бы теперь проводить последующие дни не в обществе Палмеров, а в своем собственном уединенном местечке.

Смахнув слезы, девушка вернулась в дом, и как раз вовремя, пока все остальные осматривали его. Этому увлекательному занятию, казалось, и целого дня мало. Путешественницы осмотрели все уголки усадьбы, начиная со своих комнат, которые подготовили им хозяева, заглянули в огород, полюбовались вьюнами на стенах, выслушали жалобы садовника по поводу болезни саженцев. Проходя сквозь оранжерею, Марианна отметила свои любимые цветы, а на птичьем дворе, где к разочарованию птичницы куры не сидели на яйцах, потому что были унесены лисой, она с восторгом наблюдала за выводком цыплят и даже немного развеселилась.

Утро было замечательное, прозрачное и ясное, и Марианна после обеда хотела осмотреть окрестности за пределами усадьбы, но погода резко испортилась, пошел дождь. Она была готова пойти на прогулку даже под дождем, надеясь еще раз дойти до Греческого храма, даже вечерняя сырость не смущала ее, но вот проливной дождь никак не мог стать хорошим попутчиком в низинах и на лугах, и ей пришлось остаться дома.

Этот вечер пролетел для леди незаметно. У миссис Палмер был ее ребенок, а у миссис Дженнингс – ее коврик для вышивания. Увлеченные каждая своим делом, они обсуждали оставленных лондонских друзей, вспоминали приглашения леди Миддлтон, и гадали, доедут ли полковник Брэндон и мистер Палмер в этот вечер дальше, чем до Ридинга. Элинор, которую все это мало занимало, все же участвовала в их разговоре. А Марианна, которая всегда, где бы она ни была, первым делом находила библиотеку, хотя сами владельцы ее избегали, вскоре нашла нужную книгу.

Чтобы все гости чувствовали себя как дома, со стороны миссис Палмер не требовалось ничего, кроме хорошего чувства юмора. Ее откровенная и сердечная манера общения была больше, чем просто вежливость. Ее лицо светилось добротой. Ее шутки, даже колючие, не обижали никого, а Элинор могла простить ей все, даже ее бесконечный смех.