Разум и чувство

– Она пришла в величайшее негодование и потребовала от меня признания, правда ли это. Нетрудно догадаться, в какое смятение она тем самым привела меня. Против меня было абсолютно все: ее суровость, чистота, удаленность от света. Отрицать свою вину я не мог, а смягчить ее не сумел. Тем более что она всегда сомневалась в моей высокой нравственности, к тому же она обиделась на мое невнимание, поставив мне в вину, что во время визита к ней я постоянно отлучался. Короче говоря, дело дошло до разрыва. У меня имелся лишь один способ спасти себя. До глубины души возмущенная моей безнравственностью, женщина обещала простить меня, если только я женюсь на Элизе. Этого я сделать не мог, и она объявила, что больше не желает меня знать. Мой отъезд был назначен на утро, и ночь я провел в размышлениях. Борьба с собой была нелегкой, но длилась недолго. Моего чувства к Марианне, моей уверенности в ее взаимности оказалось недостаточно, чтобы перевесить страх перед бедностью. Повторяю, с ранней юности я считал, что должен владеть большими деньгами, а вращаясь среди состоятельных людей, я только укрепился в этом желании. У меня были основания полагать, что женщина, на которой я сейчас женат, не ответит отказом, если я сделаю предложение, вот я и убедил себя в благоразумии такого поступка и отсутствии иного выхода. Но еще до того, как я покинул Девоншир, меня ожидало тягостное испытание. В тот день я обещал обедать у вас и был обязан как-то объяснить свое отсутствие. Я долго колебался, заехать или написать записку. Я боялся увидеть Марианну и считал, что встреча с ней может заставить меня изменить намерения. Однако мой дух оказался достаточно крепок! Я приехал, увиделся с ней, посмотрел, как она горюет, и покинул ее в горе, надеясь больше никогда с ней не встретиться.

– Но зачем вы приехали? Достаточно было простой записки с извинениями.

– Так ведь мне необходимо было потешить мою гордость! Мне было невыносимо думать, что я уеду тайком, как вор. Я не желал, чтобы вы и все остальные соседи узнали, что произошло между мной и миссис Смит. Именно поэтому я решил заехать к вам по дороге в Хонитон. Должен признать, что встреча с вашей сестрой была попросту ужасна. И в довершение ко всему я застал ее одну. Ваша мама и вы с младшей сестрой куда-то ушли, и я не знал, когда вы вернетесь. А ведь всего лишь накануне я ушел от нее с глубокой решимостью поступить как должно. Но в ее присутствии от моей решимости не осталось и следа. Еще несколько часов, и я не смог бы с собой справиться. Она была бы связана со мной навеки. Я вспомнил, как легко было у меня на сердце, когда я пешком, веселый и довольный, возвращался из Бартона в Алленхейм. Тогда я любил все человечество! Каким же виноватым я чувствовал себя во время нашей последней встречи! У меня едва хватило сил притворяться. Ее печаль, ее разочарование, ее горькие сожаления, когда я сообщил, что должен без промедления покинуть Девоншир… Этого мне никогда не забыть. А как она была доверчива, как твердо верила в меня… Боже мой! Я был бессердечным негодяем!

Наступило молчание. Первой заговорила Элинор:

– Вы обещали ей скоро вернуться?

– Ах, да не помню я, что обещал! Но уж точно меньше, чем требовало прошлое, но намного больше, чем оправдывалось будущим. Боже мой, у меня нет сил об этом вспоминать. А потом появилась ваша мама, и мне пришлось пережить еще одну пытку ее добротой и лаской… Я был глубоко несчастен, но сейчас с утешением вспоминаю об испытанной тогда боли. Я так зол на себя за подлое безумие собственного сердца, что все мои былые страдания из-за этого стали моей гордостью и торжеством. Но я уехал, покинув все, что любил, уехал к тем, к кому был всего лишь равнодушен. Если вспомнить мое возвращение в Лондон… Я ехал на своих лошадях и потому медленно… В отсутствие собеседников я мог только думать. Будущее казалось мне манящим, но какие упоительные картины рисовало мне воображение, когда я вспоминал прошлое! Никогда не забуду эту поездку.

Уиллоби умолк.

– Что же, – поторопила собеседника Элинор. Она жалела несчастного, но все равно желала, чтобы он поскорее завершил тягостную исповедь. – Вы закончили?

– О нет. Разве вы забыли, что произошло в Лондоне? Она вам показывала то гнусное письмо?

– Да, я видела все письма и записки.

– Когда я получил ее первую записку – а получил я ее сразу же, потому что все время был в столице, – то почувствовал… Думаю, что наиболее уместно сказать, что слова здесь бессильны. Если же проще… не думайте, что я стремлюсь пробудить в вас жалость… но только овладевшие мною чувства иначе как мучительнейшими назвать нельзя. Каждая строчка поражала ударом кинжала в сердце (вашей сестры сейчас здесь нет, поэтому некому мне указать на избитость использованной метафоры). Марианна в городе, совсем рядом! Выражаясь тем же языком, это было громом среди ясного неба. Уверен, – слабо улыбнулся он, – что она не преминула бы мило попенять мне на удары грома и кинжалы в сердце. Ее мнения, ее вкусы, мне кажется, я знаю их лучше, чем свои собственные. Во всяком случае, они мне дороже.