Разум и чувство

Элинор совершенно не знала, как следует вести себя во время этого странного разговора, но сочла необходимым напомнить своему собеседнику о неуместности высказываний, подобных последнему:

– Вы говорите лишнее, мистер Уиллоби. Не забывайте, что теперь вы женаты. Излагайте только то, что требует ваша совесть.

– Записка Марианны, из которой я узнал, что по-прежнему дорог ей, что разлука не ослабила ее чувств и она все так же верит в постоянство моих, пробудила во мне былое раскаяние. Я сказал «пробудила», потому что столичная жизнь сумела довольно скоро усыпить его. Мало-помалу я превращался в обычного городского повесу, изображал равнодушие ко всем, в том числе и к ней, и даже успел внушить себе, что она, без сомнения, давно меня забыла. Я убеждал, что наше взаимное чувство было легким увлечением, ни к чему не обязывающим флиртом, удивленно пожимал плечами, в зародыше подавлял угрызения совести и все время мысленно повторял: «Я буду рад услышать, что она вышла замуж». Но одна ее записка заставила меня лучше узнать свои собственные чувства. Неожиданно для самого себя я понял, что она мне дороже всех женщин мира, и с ней, единственной, я обошелся мерзко и гнусно. А я как раз только что сделал предложение мисс Грей, которое было принято, и отступить я уже не мог. Мне оставалось лишь старательно избегать вас обеих. Я решил не отвечать Марианне, втайне надеясь, что больше писать она не станет. Сначала я решил не заезжать на Беркли-стрит. Но затем подумал, что разумнее будет принять вид равнодушного знакомого, и как-то утром, дождавшись, когда вы втроем уедете, я занес свою карточку.

– Вы ждали, чтобы мы уехали?

– Да! Возможно, вы удивитесь, когда я скажу, что часто следил за вами, как много раз едва не попался вам на глаза. Сколько раз я забегал в первый попавшийся магазин и ждал, пока ваш экипаж проедет мимо. Вы же наверняка знаете, что я жил на Бонд-стрит, поэтому почти каждый день имел возможность видеть кого-то из вас. И только постоянная бдительность и большое желание не попадаться вам на глаза помешали нам встретиться намного раньше. Я заранее решил всячески избегать Мидлтонов и всех наших общих знакомых. И все-таки мне довелось столкнуться с сэром Джоном в первый же день после их приезда, поскольку я не знал, что они уже в городе. Это было, если я не ошибаюсь, на другой день после того, как я заходил к миссис Дженнингс. Сэр Джон тут же пригласил меня на вечер к себе. Разумеется, из осторожности я бы побоялся принять приглашение, даже если бы он, желая заручиться моим согласием, не упомянул, что вы и ваша сестра тоже приглашены. А на следующее утро я получил еще одну записку от Марианны – нежную, трогательную, доверчивую – ну, словом, как раз такую, чтобы наглядно продемонстрировать мне всю низость собственного поведения. У меня не хватило сил на нее ответить. Я, честно, попытался, но перо меня не слушалось. И весь день я мог думать только о ней. Если вы сохранили способность к состраданию, мисс Дэшвуд, то сможете без труда вообразить, в каком ужасающем положении я оказался. Мое сердце было полно вашей сестрой, я думал только о ней и в то же самое время был вынужден изображать счастливого жениха другой. Мне незачем рассказывать, вы и сами отлично знаете, что в конце концов наша встреча состоялась и как я себя при этом вел. Это был вечер воистину адских мучений! Марианна, прекрасная, как ангел, устремляет на меня пленительный взор своих волшебных глаз, протягивает руку, просит объяснения… А рядом со мной Софья – ревнивая, как дьяволица… Не знаю, зачем я вам все это говорю… Все уже позади… Но что это был за вечер! Я бежал от вас, как только сумел, и последнее, что мне довелось увидеть, – милое лицо Марианны, в котором не было ни кровинки, а в глазах застыл ужас. Вот какой я ее запомнил. Это было так ужасно! А нынче, когда я думал, что она умирает, то почувствовал некое странное утешение. Почему-то мне стало легче при мысли, что я уже знаю, какой ее увидят те, кто проводят в последний путь. Всю дорогу я видел перед собой только ее лицо.

Снова наступило молчание. Оба собеседника погрузились в свои невеселые мысли. Первым заговорил Уиллоби:

– Что ж, мне пора. Но ваша сестра действительно вне опасности?

– По крайней мере, нас в этом заверили.

– А что ваша бедная мама? Она ведь так любит Марианну!

– Мистер Уиллоби, а вы ничего не хотите сказать о вашем письме?