Разум в огне. Месяц моего безумия

Бип, бип, бип. Темно. Громадная машина справа издает сигналы. Трубка капельницы соединяет меня с тяжелым пакетом с белой жидкостью. Надеваю наушники Стивена и закрываю глаза. Уношусь далеко отсюда и снова становлюсь собой.

«А следующая песня посвящается моей подруге Леа, которая не смогла сегодня прийти…»

Гитарные переборы. Мягкий барабанный стук. Музыка нарастает. Вечер хэллоуина в театре «Аполло» в Гарлеме. Я на концерте Райана Адамса. Вот он, на сцене, бренчит на гитаре, но глаза закрываются; я не могу следить за происходящим. Кто-то касается моей руки. Я вздрагиваю и слышу голос:

– СюЖЖана, пора мерить давление.

Концертная сцена исчезает, растворяется в темной больничной палате. Рядом стоит медсестра. Я снова возвращаюсь туда, где нет ночи и дня… Это она виновата, что я здесь, эта женщина. Меня вдруг захлестывает ослепительная ярость, направленная на нее. Отвожу назад правую руку и ударяю ее в грудь. «Ах», – произносит она.

Наутро мама, как обычно, сидела в палате на стуле у окна, и тут у нее зазвонил телефон. Звонил Джеймс. Родители не сообщали брату, насколько тяжело я на самом деле болела, – не хотели беспокоить его и отрывать от учебы. Несмотря на разницу в пять лет, мы с ним всегда были очень близки, и родители знали, стоило ему проведать о моем состоянии, как он сразу бы все бросил и приехал домой. Но сегодня, впервые за все время, мама решила дать трубку мне.

– Джеймс… Джеймс… Джеймс, – проговорила я, услышав голос брата. – Джеймс… Джеймс… Джеймс.

В комнате общежития в Питтсбурге Джеймс едва сдерживал слезы. Мой голос так изменился и стал совсем не похожим на голос его старшей сестры.

– Скоро я вернусь домой. И тебе станет лучше, – пообещал он.

На следующий день, когда мне поставили вторую капельницу, мой психофармаколог доктор Арслан совершал обход и заметил, что мои проблемы с речью усугубились. Вот что он написал в журнале наблюдений:

Пациентка плохо спала и демонстрирует усилившуюся задержку речи. Последнее является тревожным симптомом, так как может быть первым признаком кататонии. Снотворный эффект сероквеля по сравнению с прошлой ночью ослаб.

Впервые один из врачей упомянул о кататонии – состоянии помрачения сознания, недееспособности и негативных поведенческих характеристик.

* * *

Кататония возникает, когда нейроны «дают осечку». Мышечная ригидность или застывшая поза формируются при разрыве связи между осознанием пациентом своего тела и ощущением комфорта и уместности движений. Другими словами, кататоник не чувствует своего тела в пространстве и потому может принимать неудобные позы. В результате такие люди могут подолгу сидеть неподвижно в неудобной, атипичной, неестественной позе. Кататония больше схожа с состоянием, возникающим после неудачной лоботомии, чем с состоянием «овоща», так как с технической точки зрения человек сохраняет активность. Хоть его поведение и странное, неуместное и не связанное с реакцией на внешние раздражители.

* * *

Тем временем у Стивена из головы не выходило замечание, сделанное медсестрой накануне вечером. Медсестра была молоденькой эмигранткой из Азии и только что начала работать в университете Нью-Йорка. Во время осмотра она небрежно заметила:

– А она всегда так тормозит?

Стивен сердито покачал головой, с трудом удерживаясь, чтобы не огрызнуться. «Да как она смеет так говорить? Сюзанна не “тормозит” и никогда не была такой!»

На следующее утро Стивен встретил в коридоре папу. Поначалу они говорили ни о чем – о холодной погоде, работе Стивена и тому подобном. Но разговор быстро обратился ко мне.

– Она все еще с нами, – проговорил Стивен. – Я чувствую ее. Она все еще там. Я знаю.

– Согласен. И за эту Сюзанну мы боремся. Врачи и сестры этого не видят, но мы-то знаем, – сказал отец. – И ради нее мы должны быть сильными.

– Точно.