Разум в огне. Месяц моего безумия

– Что это было, как считаете? – спросил он тем вечером сестру Аделину.

– Может, она просто хотела привлечь ваше внимание? – Южане называют женские истерики «припадками голубого дьявола» – такое красочное описание дают приступам паники или эмоциональным взрывам, случающимся у молодых женщин. – А может, это приступ паники?

Но Стивена такое объяснение не удовлетворило. На следующий день приступ повторился.

– Мне… нехорошооо, – проговорила я, свесив ноги с кровати.

Стивен опустил поручень и помог мне спуститься на пол. Я снова начала глотать ртом воздух и заплакала. Стивен вызвал медсестру.

– Сердце… болит, – сказала я, схватившись за грудь и корчась на холодном полу палаты. – Не… могу… дышать.

Вбежала сестра. Она измерила температуру и давление: оказалось, давление было повышено – 155/97. Меня подсоединили к двухлитровому кислородному баллону, который используют при сердечных нарушениях и конвульсиях. Вскоре я уснула. То же самое, с теми или иными вариациями, происходило каждый вечер во время визитов Стивена. В присутствии других людей эти приступы повторялись редко. Почему? – так никто и не смог объяснить.

Время шло, а мне так и не поставили диагноз. Моя семья уже выбилась из сил. Все исследования давали отрицательный результат; лечение иммуноглобулином не оказалось тем волшебным эликсиром, на который все возлагали надежды, и никто не мог выяснить, что же на самом деле означает повышенное число лейкоцитов в ликворе. А хуже всего было то, что доктор Багси меня больше не лечил, а хваленый доктор Наджар так и не появился. Что же помешает другим врачам опустить руки и запереть меня в психушке или приюте для умалишенных? Втайне от меня и друг друга, несмотря на попытки поддерживать оптимизм, мои родные стали волноваться, что, если мое состояние будет ухудшаться и дальше, они потеряют меня навсегда.

* * *

На следующий день пришли результаты люмбальной пункции. Их огласила доктор Руссо. Результаты были тревожными, но по крайней мере означали, что врачи близки к разгадке: содержание лейкоцитов в спинномозговой жидкости возросло до восьмидесяти на микролитр (а на прошлой неделе было двадцать). Это с почти стопроцентной вероятностью означало, что у меня воспаление мозга; теперь оставалось лишь выяснить, что его вызвало.

Когда я поступила в эпилептическое отделение, основной жалобой были припадки; затем они сменились на психоз, а теперь доктор Руссо записала в моей карте: «энцефалит неизвестного происхождения». Один из неврологов впоследствии рассказал, что врачи между собой называют энцефалит «испорченным мозгом»; это воспалительный процесс в мозгу, который провоцируют различные возбудители.

Когда приходила доктор Руссо, мамы в палате не было, и папа записал для нее новость в общем журнале:

Он попытался сообщить хорошую новость и мне, но я ничего не поняла. «Перепиши то, что я записал, и запиши кое-что еще – я продиктую», – предложил он.

Мы думали, что я смогу показывать эту запись всем, кто будет приходить, и таким образом они узнают все, что произошло. Но план провалился: когда в тот же день меня навестила Ханна, оказалось, что я не могу найти блокнот. Он затерялся среди цветов и журналов, которыми была завалена моя палата.

– Я должна… я должна… – Я пыталась объяснить, но безуспешно.

Ханна прилегла рядом со мной на кровать и обняла меня за шею.

– Я должна… я должна… я должна… – повторяла я.

– Ничего, Сюзанна, потом вспомнишь. Ты устала, – прервала меня мама.

– Нет. Я хочу… – Я запнулась и напряглась всем телом. – Я… хочу… сказать!

– Ты устала, милая. Надо отдохнуть, – сказала мама.

Я гневно выдохнула. Мама понимала, что меня очень злит моя неспособность быть «нормальной» и то, что со мной нянчатся, как с младенцем. Ханна тоже почувствовала мое раздражение и попыталась отвлечь меня журналами US Weekly за целый месяц и чтением «Над пропастью во ржи» – я умоляла ее принести мне эту книгу. Поскольку сама я больше читать не могла, Ханна почитала мне, и вскоре я закрыла глаза и заснула. Но потом вдруг проснулась и взглянула на нее.

– Повивисливин, – проговорила я. – Повивисливин! Повивисливин! – начала повторять я. Лицо покраснело.

– Пожалуйста, – неуверенно ответила Ханна.

Я гневно затрясла головой:

– Нет, нет, нет! Повивисливин!!! – закричала я.

Ханна склонилась ближе, но так мою речь стало еще труднее различить. Тут я начала красноречиво показывать на дверь:

– Сливин, Сливин!

Наконец Ханна поняла. Она позвала Стивена, и, увидев его, я сразу успокоилась.

На следующий день, взяв за отправную точку повышенное число лейкоцитов в ликворе, врачи стали искать причину моей инфекции. Мне грозила новая серия анализов, и медбрат Эдвард пришел взять кровь. Стивен сидел у кровати; мое сегодняшнее поведение глубоко его впечатлило. Хотя я все еще была на себя не похожа, ко мне, кажется, частично вернулось прежнее чувство юмора. Я стала больше улыбаться, с большим интересом следила за игрой «Янкиз» и даже заявила, что мне нравится подающий Энди Петтитт.

– Как игра? – спросил Эдвард. – «Метс» выигрывают? – пошутил он.