«Глядя на них, я умираю со смеху: гимнастика, свежий воздух, гигиена, здоровая размеренная жизнь! А по сути, что все это такое? Жалкий отступательный бой, и ничего больше, а в финале — разгром, совершенно неизбежный разгром — единственное, в чем можно быть уверенным. Жизнь или смерть, какая разница? Само слово „жизнь“, какая насмешка, какой обман! Называть жизнью эти несколько жалких минут между небытием и смертью — сплошной обман, все подделано, все заранее подтасовано, а в итоге смерть. Что за ерунду они болтают об этом их „успехе в жизни“? Какая жизнь? Какой успех? В университете я тоже верил в успех. Позже, помнится, я говорил себе: ты всего лишь суперсыщик, а мог бы стать ученым, иметь лабораторию, сотрудников, вести творческую работу, как этот метек, то есть заниматься всем тем, о чем рассказывала сегодня эта сучка. Все мерзость, мерзость, в жизни никто не добивается успеха, есть одни неудачники, все люди — неудачники, потому что все умрут…
И я и Джонни… Ну что ж, пусть все они сдохнут, все, как можно скорее, пусть их сметет водородная бомба, пусть в ее огне сгорит несколько миллионов, и я заодно, в общей куче, какое это для меня имеет значение, разве я просил производить меня на свет? Единственная моя радость заключалась в том, чтобы хорошо делать свое дело. Если бы Джонни остался жив, я бы взял его на службу. Вместе мы пережили незабываемые мгновения. Как это было прекрасно — словно рыцари просыпаться утром, сапог к сапогу, шпора к шпоре, упиваться своей свободой, каждую минуту рискуя жизнью. Расставив ноги, Джонни стоит на залитой солнцем улице деревни, которую мы только что взяли, — широкоплечий атлет, которого, казалось, никто не сможет одолеть. „Видишь того старого хрыча, что молится перед своей лачугой? Я его разыграю в орлянку; если орел — пальцем не трону, если решка — прихлопну“. Он подбрасывает монету, монета переворачивается в воздухе, сверкая на солнце, он ловит ее и с размаху накрывает ладонью. „Решка! Ему конец!“ — говорит Джонни, снимая предохранитель. Старик свалился в пыль, он умер, как раздавленная ногтем вошь. В это мгновенье Джонни был похож на спокойного, безмятежного бога. С невозмутимым, абсолютно бесстрастным лицом он посмотрел на меня и недрогнувшим голосом сказал: „Сегодня — он, завтра я“. На другой день настал его черед…
Черт подери, теперь мне безразлично мое ремесло. Если так будет продолжаться, я уже не смогу им заниматься. Я чуть было не грохнулся в обморок перед этой потаскушкой и ее дельфином Иваном. Кстати, почему Иван? Кто еще подсунул русское имя американскому дельфину?» Желудок Си свела спазма, он лег на спину, раздвинул ноги и сильно потер живот. Пальцы его погрузились в дряблое тело, и он подумал: «Вся эта плоть и кровь, потроха и нервы, как у животного, человек — это животное, и ничего больше, слабое, потное, вонючее животное. Этот метек, может быть, добьется своего, во всяком случае, он почти у цели, это ясно. Еще одна штука, которую Лорример от меня скрыл. Ты спрашиваешь, публикуют ли они результаты, ты спрашиваешь, „не секретно“ ли это, а на кой ляд мне нужны, сэр, эти ваши „несекретные“ сведения? Я не знаю, какие меры они примут, но ничто мне не помешает принять свои. И я готов держать пари на свои брелоки, что этот очаровательный мальчик согласится передавать мне сведения о Севилле».
С какой-то пронзительной силой в комнате зазвонил телефон.
— Черт, — выругался Си, — только собрался заснуть.
Он снял трубку.
— Алло, Билл, это Кейт, я решил тебя побеспокоить. Только что я получил срочную телеграмму, которую перескажу в двух словах: русские категорически запретили ловлю дельфинов в своих водах. К любому рыбаку, который ранит или убьет дельфина, будут применяться строгие санкции.
— Понятно, понятно, — ответил Си. — От какого числа телеграмма?
— От 12 марта.
— Спасибо, Кейт.
Он положил трубку.
Через некоторое время он встал, спать расхотелось, надел домашние туфли и принялся расхаживать взад и вперед по комнате.
4
— Этот Си приперся к нам после обеда, — сказала Мэгги. — Помнить, он был с помощником, похожим на боксера. Во всяком случае, помощник выглядел куда симпатичнее патрона. От одного взгляда этого типа Си у меня мурашки по спине бегали.
— Помню, — ответила вытянувшаяся на раскладушке Лизбет. Она жила в комнате вместе с Мэгги. Было еще тепло, сквозь штору просвечивали лучи солнца. Лизбет была в трусах и лифчике; высокая, сильная, белокурая, атлетически сложенная, с правильными чертами лица, с широким лбом, с квадратным подбородком, она казалась очень красивым, умным и волевым парнем, который в последний момент, словно по ошибке, оказался девушкой. Даже массивная грудь ничуть не делала ее женственнее. Она приподнялась на локте и с видом завзятого курильщика дымила сигаретой, пристально глядя на Мэгги голубыми глазами.
— Прекрасно помню, — повторила она. — Арлетт пошла с ними в лабораторию. На ней был новый купальник, который отлично подчеркивал ее красивую фигуру. А мы с тобой дежурили на плотах в бассейне.