Разушенный мальчик (ЛП)

Я заставляю себя двигаться дальше. Ходить вокруг клетки. Ящика. К черту, если я уже не вижу разницы.

Его руки связаны за спиной, и его руки выглядят… синими. Они выглядят чертовски синими, как будто циркуляция…

Боже мой.

Он умоляет меня, понял я.

Он, блядь… просит о помощи.

Я перестаю двигаться, перестаю кружить вокруг клетки. В нем моча, и моя грудь вздымается, желудок сворачивается в узел.

Он здесь обоссался.

Как давно он здесь?

Я открываю рот, но ничего не выходит, пока он смотрит на меня, и я понимаю, что он умоляет. Он… умоляет меня вытащить его.

О мой бог.

О мой гребаный бог.

Меня сейчас стошнит.

Мне будет чертовски плохо.

Я думаю об этом. Открыть эту клетку.

Я думаю об этом еще секунду, но слышу, как Фрэнсис прочищает горло, и единственное, что я могу сделать, это бежать.

— Вот что происходит, когда нам нужно хранить секреты, Люцифер, ты понял? — спросил холодный голос моего отца из-за стола той ночью.

Нет. Нет, я ни хрена не понимаю. Почему этот мальчик там? Джеремайя? Почему он… в клетке?

— И он — самый большой секрет из всех. Я доверил его тебе, — продолжает отец, а я слушаю лишь наполовину. Я смотрю на нож для писем на его столе и представляю, как вонзаю его в его мозг. — Я верю, что ты сохранишь его, а если нет… — он выдохнул. — Мы можем организовать клетку и для тебя.

Глава 45

— Это было трогательно, — холодный голос пронзает комнату, и я вздрагиваю, мои пальцы все еще держат лицо моего мужа, по переносице которого текут слезы. Моя кровь стынет в жилах, когда его голубые глаза покидают мой взгляд, и он снова становится демоном, каким я его так хорошо знаю.

— Это было чертовски трогательно, — говорит Джеремайя у меня за спиной, и волосы на моих руках встают дыбом. — Ты заслуживаешь аплодисментов за это, Люцифер.

От того, как он произносит имя моего мужа, мне становится плохо, как и от пальцев Люцифера, впивающихся в мои бедра, когда его грудь вздымается, глаза сужаются, а губы кривятся в рычании.

Я убираю пальцы с его лица и кручусь в его руках, потрясенная тем, что он мне позволил, но испытывая облегчение от того, что он не сопротивляется.

— Джеремайя, — шепчу я, видя, как его зеленые глаза переходят с Люцифера, чьи руки все еще на моих бедрах, на меня.

Он одет в черную рубашку, обтягивающую его широкие плечи, серые брюки на заказ, черные ботинки. Его руки в карманах, и он качает головой, глядя на меня.

На шее у него черная бандана.

Та, которую я оставила у него дома.

— Ты уже трахнула его, детка? — спрашивает он меня, его слова обманчиво сладкие.

— Она не твой гребаная детка, — тон Люцифера за моей спиной ядовит.

Я держу руки по бокам, пытаюсь дышать. Пытаюсь переварить все, что Люцифер только что сказал мне. Почему он оставил Джея в той гребаной клетке.

И он слышал.

Джеремайя тоже слышал.

— Разве ты не видел? — Джеремайя насмехается над ним. — Ты что, не видел, как я, блядь, владел ею? Или ты еще не успел ее трахнуть? Потому что я думаю, что ей очень, очень нравится, как я это делаю. Моя рука напротив ее лица, нож в ее коже? Я думаю, ей это нравится гораздо больше, чем всякая херня, которую ты делаешь, Люцифер.

Хватка Люцифера болезненна, достаточно сильна, чтобы оставить синяки, но я говорю первой, чувствуя гнев, излучаемый им на мою спину.

— Джеремайя, — шепчу я, — где ты был…

Он холодно смеется, обрывая мои слова, когда заходит в комнату, бросая взгляд на незаправленную кровать, приближаясь ко мне. К Люциферу.

— Где я был, детка? — мурлычет он, встречаясь со мной взглядом. — Где, блядь, ты была? Они засунули меня в эту чертову клетку, а ты даже не попыталась убежать? Разве это не единственное, в чем ты чертовски хороша?