Разведчик Линицкий

И вскоре наткнулся на объявление: требуется кочегар на суконную фабрику. Фабрика располагалась почти в самом центре Белграда. Оттуда были хорошо видны развалины старой турецкой, некогда мощной крепости Калемегдан, куда в последнее время любил захаживать Линицкий и с высоты осматривать город, а также любоваться протекающей снизу красавицей Савой, чуть поодаль дарящей свои воды Дунаю. Особенно любил приходить сюда по вечерам, когда огненно-красное заходящее солнце нависало над самой Савой, ее мутные воды смешивались с темной синькой Дуная, чуть тронутой золотом у правого берега. Любил наблюдать, как все медленно блекнет, чтобы наконец слиться с наступающими с востока сумерками. Далеко за излучиной Дуная краснели черепичные крыши Земуна.

Недолго думая, Леонид направился на эту фабрику.

Еще в 1897 году немцы на паях с местным промышленником Александром Обрадовичем открыли в Белграде полотняную фабрику, а год спустя немец Михель в сербской столице открыл уже суконную фабрику. Однако война внесла свои коррективы – немецких фабрикантов здесь не очень-то жаловали, и они вынуждены были распродавать свои активы. В Белград хлынули богатые промышленники из богатого южного города Лесковца, и, таким образом, суконная фабрика оказалась выкупленной Костой Иличем.

Илич знал, что владельцы суконного завода в Парачине, братья Владо и Славко Теокаревичи, охотно принимали на работу русских, доверяя им даже ответственные посты – электрическую станцию, счетоводство, заведовать складами. А группа казаков даже охраняла заводской комплекс. Потому и никаких проблем в том, чтобы взять кочегаром молодого русского парня, он не видел. И вот уже Леонид Линицкий оказался на большом предприятии, где работало несколько сот человек.

Некоторое время Линицкий присматривался. К работе, к людям, к директору. Поначалу уставал, постепенно привык. К тому же пока его устраивало то, что здесь ему платили больше, чем на стройке – до полутора тысяч динар. На эти деньги можно не только снять недорогое жилье, но и что-то еще откладывать, хотя сербы на этой работе получали больше. Однако мысль о социальной несправедливости и здесь не покидала его, но до поры до времени он себя не выпячивал, искал профсоюзных вожаков. Узнал, что на фабрике даже работало несколько членов компартии. Это его обрадовало: наверняка через них можно каким-нибудь образом переправить письма в Россию. Желание установить контакты с родиной и быть ей полезным хоть в чем-то не покидало с момента отплытия из Крыма. Но до сих пор Москва с ним ни на какие контакты не шла.

В одном из цехов прорвало котел отопления. Мастер котельной чертыхнулся и толкнул в бок Линицкого.

– Пошли, проверим, что там случилось.

Леонид отряхнул от угольной пыли комбинезон, вытер ветошью руки, бросил ее в кучу других тряпок, надел на голову фуражку и отправился вслед за мастером в пострадавший цех. Он впервые попал в это огромное, с высокими потолками помещение. Не столько шел, сколько разглядывал его. А там уже суетились ткачихи и суконщицы, на кого-то в углу цеха кричал мастер смены. Линицкий даже не заметил, как едва не столкнулся с невысокой, светловолосой, стройной девушкой.

– О, простите!

– Вы – русский? – вместо извинения спросила девушка.

– Увы! Но вы, судя по всему, тоже из матушки России?

– Ну да! Из Галлиполи мы переехали в Велику Кикинду…

– Как! Вы тоже галлиполийка! – радостно воскликнул Леонид, но его порыв остудил мастер своим грозным окликом.

– Линицкий! Майку теби… – по-сербски выругался мастер. – Где ты пропал?

– Еще увидимся? – уже на бегу спросил Леонид.

– Надеюсь! – вдогонку бросила ему девушка.

С котлом отопления пришлось возиться почти целый день, даже перерыва на обед не было, потому что цех не мог долго простаивать – фабрикант терял на этом большие деньги, а часть из этих денег, между прочим, шла и на оплату труда рабочих. И как же удивился Линицкий, когда, выходя вечером из помещения цеха, он снова столкнулся с той самой девушкой. Суконщицам также пришлось задержаться из-за этой самой аварии. А может быть, она задержалась специально из-за него?

«Это судьба!» – пронеслось в голове у Линицкого.

– Барышня, вот мы и снова с вами увиделись, – сказал он, подходя к ней.

– Видимо, это судьба, – улыбнулась она в ответ, словно прочитав его мысли.

Они не спеша пошли рядом, не обращая внимания на других людей, конные экипажи и автомобили. Так и шли по центру Белграда, пока не оказались на Кнез-Михайловой улице.

– Меня зовут Леонидом. Я из харьковских дворян Линицких. А вы?

– А я Катя Дракина, из Бердянска. Мой папа сейчас работает здесь в Белграде в Министерстве путей сообщения королевства, а до этого я жила в Кикинде и училась в Смольном институте.

– В Смольном? – удивился Линицкий.

– Ну да, здесь в Кикинде госпожа Эрдели, сама воспитанница Смольного, открыла Первую русско-сербскую гимназию, а устав скопировала с Устава Смольного института благородных девиц. Может быть, слышали?