Разведчик Петра Великого

– Ты, Николай, сам ей должен был об этом рассказать, – как-то удивительно мягко и без обвинительного пафоса, хотя и имел на это полное право, ответил Алексей Никифорович. – Ну да ладно, не переживай ты так! Будем считать, что я выступил в роли твоего адвоката. Но за Марфой и Никиткой ты пока уж смотри в оба! Марфа тебя очень любит, а Лена… Мне кажется, что она больше привыкла к тебе просто как к человеку, который был постоянно с ней рядом. Решал за неё проблемы. В общем, нянькой был. Она и сама это поняла. Ещё найдёт того, кого полюбит по-настоящему. Ты очень долго был с ней рядом. Эдакий образец геройского парня. Вот она и возомнила, что восхищение человеком – это любовь. Мы частенько с ней общались, разговаривали обо всём и старались быть друг перед другом предельно честными и откровенными. Мне кажется, что она потихоньку начинает себя понимать. Лена теперь знает, где ты находишься и то, что Марфа – твоя жена, а Никитка – ваш сын. Ей поначалу было очень трудно воспринять то, что у неё появилась сестра, которая живёт в другом времени. Но русские так устроены, что пока сами не пощупают, не поверят. К концу нашего пребывания в Москве Лена и Марфа между собой даже очень подружились, а Никитка для Лены стал как родной сын. Видно, зов крови – всё-таки могучая вещь. Она просила Марфу поговорить с тобой, с тем чтобы ты отпустил их в Рязань, а когда только сможешь, приехал сам. Татьяна Михайловна тебя тоже очень ждёт. Она тебя помнит и только хорошее о тебе говорит. Да мы все тебе благодарны и будем очень рады видеть тебя у нас дома. Места у нас для всех хватит. Дом-то у нас получился большой, двухэтажный. Спасибо тебе, что не бросил моих, помогал чем мог. Лене одной, без тебя, в этой огромной Москве было бы очень тяжело. С её доверчивым характером она могла и пропасть. Лена хоть и внешне колючая, но внутри очень ранимая, а таким людям тяжело без доброй поддержки. Легко могут сломаться.

– Спасибо тебе, Алексей Никифорович! От всей души спасибо! – искренне произнёс Николай и крепко обнял тестя и друга, настоящего боевого друга, с которым прошли огонь, воду и медные трубы.

– Не за что, Николай! Для меня что Лена, что Марфа – это мои кровные дочери, и я хочу, чтобы они обе были счастливы. Да и ты для меня стал родным человеком, и я всегда буду рад тебя видеть!

Алексей Никифорович резко прервал рассказ, тяжело вздохнул, но затем, с трудом выговаривая слова, продолжил:

– А вот Андрею даже не знаю, как и сказать. Лена подняла архив. Оказалось, что сын Андрея погиб во вторую чеченскую войну. Тоже был десантником. Сержантом. Командовал отделением разведки. Погиб в засаде. Кто-то там наверху настучал о выходе его группы. Всех ребят чечены тогда положили. Ни один из них не выжил. Это аккурат перед самым подписанием мира случилось. А Людмила Витальевна после похорон сына стала очень быстро сдавать и вскоре умерла. Она тоже одна сына растила, и с моей Татьяной они были близкими подругами. Даже родили они почти разом. Всего-то день разница. Думали, что дети вырастут, поженят их. Радоваться за них будут, но, видно, не судьба. Так что теперь, кроме нас с тобой, у Андрея Яковлевича никого на всём белом свете не осталось…

Алексей Никифорович умолк. Тоскливым взглядом раненого волка посмотрел на Николая и обернулся. К ним не спеша подходил Андрей Яковлевич.

– Я всё слышал про Люду и сына, – глухим голосом произнёс Андрей Яковлевич и присел рядом с друзьями на старый топляк от когда-то давно утонувшего в водах Дона корабля. Немного помолчал и произнёс: – Мне бы в Рязани побывать. На кладбище к своим сходить. Навестить их.

Помолиться, дабы они знали на том свете, что их здесь помнят. А там бери меня, Николай, с собой на Урал, в Сибирь, да хоть к чёрту на рога! Мне теперь всё равно, где жить. А так я хоть какую-то пользу родному Отечеству принесу!

– Добро, Андрей Яковлевич, пойдём с тобой на Урал, полазим по Сибири. Поищем там закрома Отечества нашего! – искренне обрадовался Николай и умолк.

Степные волки куда-то ушли, и их заунывный вой прекратился. Лишь шумные цикады да потрескивание горящих поленьев нарушали ночную тишину. Костёр же жил своей жизнью. Горящие ветки и поленья в нём весело потрескивали да раз от раза выстреливали целым веером всполошённых искр. Его яркий огонь в тёмных бескрайних просторах степи привлекал к себе ночных мотыльков. Они один за другим прилетали к костру и беззаботно кружили светлыми беспокойными пятнышками над вздымающимися к небу языками пламени. Некоторые из мотыльков увлекались игрой беззаботного огня и опускались всё ниже и ниже, но в конце концов расплачивались за своё безрассудное любопытство обожжёнными крыльями. И тогда падали вниз и исчезали в языках пламени. Беззаботные мотыльки бесследно пропадали из жизни. Но на их место прилетали их собратья, и всё повторялось сначала.

В августе 1700 года с осадой Нарвы начался прорыв русских войск к берегам Балтийского моря. Погода в тот месяц выдалась на редкость паршивая.