Разведчик Пустоты

– Люкориф ничего мне не рассказывал. Эти несколько часов я проигрывал в мозгу все, что произошло, и к такому выводу прийти было несложно. Никому другому старый дурень не показался бы соблазнительной добычей. Никто из них не способен ощутить его страх на вкус так, как ты. И любой другой просто признался бы Талосу в содеянном. Но не ты, о нет. Только не совершенный Кирион.

Кирион оглянулся. Он вплотную приблизился к краю стены и долгому падению на кучу щебенки, которое ожидало его за краем.

– Узас…

– Я был до смешного слеп, правда? Ответь мне, Кирион. Сколько раз ты убивал членов команды, чтобы насытиться вкусом их страха, и оставался в стороне, когда обвиняли меня? Пробираясь сквозь обрывки воспоминаний, я могу восстановить те случаи, когда действительно охотился на смертных. Я терял контроль слишком часто, но куда реже, чем вменяется мне в вину.

– Не пытайся обвинить меня в…

–  Ответь мне!

Узас стащил с головы шлем, отбросил его в сторону и предстал перед Кирионом с обнаженной головой. Его лицо, покрытое шрамами, стежками, с изуродованными чертами, сохранявшими толику ангельского величия, было искажено яростью. Половину лица все еще пятнала засохшая кровь, а одна глазница опустела и слепо таращилась, не до конца прикрытая струпом.

–  Сколько твоих грехов приписали мне?

Увидев, как брат теряет контроль, Кирион улыбнулся.

– За последние века? Десятки. Сотни. Выбирай на свой вкус, психопат. Разве еще несколько душ имеют значение по сравнению с той жатвой, что собрал ты сам?

–  Имеют, потому что я наказан за твои грехи! – С губ кричащего Узаса полетели брызги слюны. – Остальные презирали меня! Сколько из этих преступлений можно записать на твой счет?

– Остальные мертвы, Узас, – холодно и спокойно ответил Кирион. – И уже не важно, во что они верили. Ты сам подписал себе приговор в их глазах, выкрикивая имя своего Кровавого Бога всякий раз, когда обнажал меч для боя.

– Я. Никогда. Никому. Не. Поклонялся. – Цепной топор Узаса теперь был направлен в голову брата. – Ты никогда этого не понимал. Легион поднимает хоругви Губительных Сил лишь тогда, когда это ему удобно. Войны должны быть выиграны любой ценой. И я точно такой же. Точно такой же!

– Как скажешь, Узас.

– Ты хотя бы представляешь, сколько раз мои мысли прояснялись, и лишь для того, чтобы братья в очередной раз обвинили меня в убийстве какого-то важного члена команды?

Узас сплюнул за край стены. Сейчас, когда дождь смыл кровь, его лицо стало еще ужаснее. Слева, там, где с головы была содрана кожа, проступал череп.

–  Я убил десятки, но несу ответственность за сотни! – Он поднял кулаки со сжатым в них оружием, демонстрируя красные перчатки грешника. – Это метки твоего позора, Кирион. Я ношу их, потому что ты слишком слаб, чтобы нести их сам.

Его ярость рассеялась так же внезапно, как и возникла.

– Я… я расскажу Талосу. И ты признаешься в том, что сделал. Он должен узнать о размерах твоего… аппетита. И о том, что голод заставил тебя совершить.

– Как скажешь, брат, – повторил Кирион.

– Прости, что я рассердился. Иными ночами трудно обуздать гнев. Мне знакома ласка варпа, как и тебе. Я сочувствую тебе, брат. По-настоящему сочувствую. Мы похожи больше, чем готовы признать.

Узас вздохнул и прикрыл глаза. Улыбка – первая искренняя улыбка за долгие века – осветила его изуродованное лицо.

Кирион атаковал в тот же миг, когда глаза Узаса закрылись. Он замахнулся сразу двумя клинками, целя в бледное горло Узаса. Второй Повелитель Ночи отшатнулся, едва успев блокировать выпад, и ответил ударом ноги по нагруднику брата. Над развалинами прокатился звон, похожий на гул набата. Кирион пошатнулся. Подошвы его скользнули по каменной кромке, и он беззвучно исчез из виду.

Узас взвыл, обратив яростный крик к бурлящим небесам. Его рассудок вновь помутился, а зрение подернулось красной пеленой. Небесный гром слился с лихорадочным стуком его собственного сердца, а дождь жалил глаза, словно капли кислотной слюны. Высоко занеся ревущий цепной топор, он разбежался и бросился вниз вслед за братом-предателем.

Он услышал вой, но не понял, откуда тот доносился.

Небо опять распорола ветвистая молния, на мгновение осветив руины, как днем. В этом свете обрушившиеся стены и шпили казались мертвым городом и ногами титана.

Талос замедлил бег. Затем остановился и оглянулся, прищурив глаза и не обращая внимания на поток бесполезных данных, проматывавшихся по глазным линзам.

– Нет, – сказал он сам себе, – я видел это раньше.

Молния вспыхнула снова, залив руины короткоживущим сиянием. И снова из обрывков мозаики сложилась картина: титаны на месте кренящихся стен и танки, превратившиеся обратно в груды безжизненного камня с угасанием молнии.

Он прислоняется к…

Вспышка!

…корпусу «Лендрейдера»…