Разведчики

После зачистки Хелма мы вышли на большак, ведущий на Люблин. К тому времени вся дивизия стала «моторизованной», поскольку в лесах под Ковелем дивизия захватила в качестве трофеев сотни исправных немецких машин, и комдив Коберидзе приказал немедленно посадить всю дивизию на автотранспорт. Наша рота двигалась в авангарде, и вдруг все почувствовали в воздухе запах горелого мяса. Мы увидели скопление строений в нескольких километрах от дороги, направились туда, и когда увидели вышки и ряды колючей проволоки, нам стало ясно, что перед нами концлагерь. Все машины рванули вперед, и мы оказались первыми советскими солдатами, ворвавшимися на территорию лагеря смерти Майданек, на эту настоящую «фабрику уничтожения». Мы застали еще работающие печи, рядом с которыми грудами и штабелями лежали тела умерших узников лагеря, их просто немцы не успели сжечь. Мы испытали ощущение подлинного ужаса, бойцы стояли в оцепенении, не в силах сдвинуться с места, некоторые не могли сдержать слез. А потом, как по команде, все кинулись к баракам, спасать тех, кто еще был жив… Поймали нескольких немцев-охранников, которые не успели скрыться из Майданека, и расстреляли их на месте… В бараках еще были живые, но истощенные до крайнего предела люди, выглядевшие, как скелеты, обтянутые кожей. Немногие из них были в состоянии передвигаться, и они показали нам на большое поле с капустой, где мы увидели огромные кочаны, и кто-то из узников нам сказал, что это поле удобряли человеческим пеплом, который на носилках таскали из печей крематориев. Потом нам показали железную будку, внутри которой разводили блох. В эту будку сажали людей за малейшую провинность, и помещенный туда человек погибал за несколько часов, его живым «съедали» блохи. Я приказал своему бойцу принести ведро с бензином и сжечь эту будку… Как она трещала!.. Мы ждали, пока в лагере не появился наш санбат, полевые кухни и комендантский взвод. Стали выводить и выносить живых из бараков.

И тут раздалась команда – «По машинам!», и наш передовой отряд двинулся на Люблин, находившийся недалеко от Майданека…

И тут мы увидели еще одну ужасную картину, которая потрясла всех. Вдоль дороги, на обочинах, лежали, один за другим, наши убитые кавалеристы. Все были застрелены в затылок. Рядом ржаное поле, и на нем, тут и там, десятки трупов наших кавалеристов, все в свежих бинтах, убиты выстрелами в спину и в голову. И тут до нас дошло, что немцы перехватили большую группу раненых кавалеристов, отходивших к своему санбату, и всех зверски уничтожили… В метрах восьмистах от места этой трагедии находился небольшой, но густой лес, и мы заметили на опушке движение вооруженной группы немцев. Я в передовом отряде был за старшего (Дмитраков оставался при штабе дивизии), и поэтому сам вышел по рации на связь с командиром дивизии и открытым текстом доложил обстановку. Комдив приказал мне прочесать лес и сказал: «Пленных не брать!» Офицеры подошли ко мне, тут еще появился командир стрелкового батальона, двигавшегося вслед за нами. «Кто командир?» – спросил комбат. – «Лейтенант Красильщиков». – «Давай я со своими бойцами окружу лес с той стороны, а вы в лоб ударите». – «Не пойдет. Пулеметы мощные, пули лес насквозь прошьют, твоих заденем. Давай наступать полукольцом, обхватим лес с флангов, а с той стороны я пару пулеметов на фланкирующий огонь поставлю». – «Добро. Командуй!» Мы стали продвигаться через высокую рожь, и метров через четыреста из леса по нам открыли сильный огонь… Но после всего увиденного за этот день жажда отомстить у нас была огромной, никто не залег под немецким огнем, мы просто продолжали атаковать в полный рост, и в этом лесу истребили 170 немцев. Все трупы специально пересчитали…

В плен в этом бою не взяли ни единого человека…

Потом были уличные бои в Люблине, очень тяжелые и жестокие… Мы понесли большие потери, даже в ОЗПР, в пулеметных взводах осталось в строю меньше половины бойцов, но и немцам там досталось серьезно. Множество подбитых и сожженных немецких танков стояло на улицах города, а потери наших «Т-34» были на порядок ниже.

Опыт люблинских городских боев мне впоследствии очень пригодился в Берлине, когда пришлось командовать штурмовым отрядом…

Город брали мы, а когда в Люблин прибыло первое польское правительство Моравски-Осупко, то устроили торжественный парад, в котором участвовала только что введенная в Люблин 1-я польская дивизия имени Костюшко из Войска Польского, а мы как бы ни при чем… Польские батальоны шли парадным строем, а мы недоумевали: у них половина офицеров была из советских евреев, а солдаты в основном были русские ребята, с фамилиями, похожими на польские.

После Майданека вообще перестали брать в плен?

До осени пленных почти не было, по крайней мере в нашей дивизии.