Разведчики

Фамилию другого взводного так сразу не вспомню, он пробыл у нас недолго, выбыл из строя по нелепой случайности, обгорел, заправляя в землянке «коптилку-катюшу» бензином, пламя полыхнуло и – «здравствуй, медсанбат». Вместо него на взвод поставили старшего сержанта. И еще одним взводным офицером был лейтенант Феликс Дударев, до войны работавший в школе учителем начальных классов.

Теперь по рядовому и сержантскому составу. Моим помкомвзода был старший сержант Волков, ленинградец, еще в 1943 году награжденный медалью «За отвагу», это был толковый парень, лет тридцати от роду, обстрелянный и опытный боец, который мог держать дисциплину во взводе. Кто еще особенно запомнился? Отец и сын Бубенковы.

Старший Бубенков, Иван Васильевич, был до войны председателем колхоза в Подмосковье, а его сын Иван стал кавалером двух орденов Славы и старшиной, он был со мной в одной лодке, когда мы форсировали Вислу. Они оба остались живы.

Очень интересным человеком был боец Щукин, москвич, прибывший в роту с пополнением. В начале войны Щукин попал в плен, но ему повезло в плену остаться живым, из лагеря военнопленных его отправили батрачить к бауэру, а там уже с голода не помрешь, но язвой желудка Щукин мучился все время. Щукин прекрасно говорил по-немецки, и мы его использовали в качестве переводчика для допроса пленных и при общении с немецким гражданским населением.

Вообще, в роту «ДШК» направляли в основном людей с образованием. Было несколько бывших учителей, был бывший инженер-связист, которого мы сделали ротным почтальоном. Был бывший директор нефтебазы из Уфы. В роте был даже один бывший студент, украинец-«восточник», писавший стихи. Его, по доносу «стукача», за ведение дневника во фронтовых условиях «прихватил» дивизионный СМЕРШ, но потом отпустили обратно в роту, без трибунала обошлось.

В основном рота состояла из бойцов русской национальности. Было еще немного украинцев, несколько татар, среди них наводчик из моего взвода Сайфутдинов, был азербайджанец и один грузин, который чудом остался в живых. Пуля попала ему в висок и вышла через лобную кость, но он выжил, потом прислал в роту письмо из Грузии, что после этого тяжелейшего и фактически на 100 % смертельного ранения он стал инвалидом-эпилептиком. Нацменов из Средней Азии в нашей роте не было.

Что странно, так это тот факт, что в последний год войны на фронт не прибывало пополнение из Закавказья и уже крайне редко привозили маршевые роты из Средней Азии. Мои бойцы удивлялись и вслух возмущались – а где на передовой узбеки и кавказцы 1925 и 1926 годов рождения? Их вообще еще призывают? Если да, то где они? Или, как всегда, русские одни за всех должны воевать?..Так прямо и говорили…

Когда рота ОЗПР вступила в бой?

Бои под Ковелем, а затем на польской земле. Там же первый раз пришлось входить в прорыв в немецкий тыл. Два взвода, шесть «ДШК», получили приказ перерезать железную дорогу и не дать немцам покорежить рельсы на магистрали. По путям двигались паровозы «в связке» и тянули за собой специальный «плуг», который поднимал полотно железной дороги с насыпи «на дыбы», рельсы гнулись, и путь приходил в полную негодность. Мы прошли в немецкий тыл километров на тридцать, добрались до железной дороги и с расстояния 150 метров открыли огонь по паровозному тендеру.

Из пробитого тендера пошел пар, машинисты стали спрыгивать с паровоза, мы их там человек шесть сразу укокошили. В этих боях против нас часто действовали «власовские» части. В Лодзи выскакивает один немец с поднятыми руками, сдается. Кричит, что он свой, украинец. Ему сначала надавали по харе, а затем командир первого взвода Сагутовский его лично пристрелил.

Потом штурмовали Хелм. На машины ОЗПР рядом с пулеметчиками посадили автоматчиков и дивизионную разведку, и мы ворвались в город. Помню, идет бой, моему наводчику Сайфутдинову пулей «срезало» с голову пилотку, он орет: «Меня ранило!», я посмотрел, он целый, крови нет, кричу ему: «Стреляй, Сайфутдинов! Давай огня!»