– Да что вы там копаетесь? – хриплю я, пытаясь вырваться из гипнотического транса, которым воздух этой квартиры пропитался, словно серебряной пылью. Стальной пылью насмешливых мужских глаз. И можно же не сопротивляться. Я же здесь с ним как раз для того, чтобы его соблазнить. Но мне от чего-то не хочется вот так… А как? Как мне хочется? – Дайте я сама. Пальцы дрожат. Лдышать нечем. В голове рвутся огненные салюты.
– А ты штучка, Тина, – ухмыляется Демьянов.
– Дрючка, – хмыкаю я. – Ванная там… – киваю в сторону убогого санузла, который я продезинфицировала минут сорок назад.
– Ого, Быка за рога? – сталь разливается тягучей насмешкой. – Слушай, я на работе ни-ни. Я женат, детка. Ну и ты не в моем вкусе. Не люблю я очкастых.
– Что же жена вам не приготовила макароны? Ездите по чужим женщинам побираться, – ухмыляюсь я. Его взгляд сразу становится жёстким и колючим. Больная тема? Или обиделся на побирушку?
– Я сейчас тебя съем, – рычит Демьянов, проталкиваясь внутрь занюханной съемной квартиры, которая ему, кажется, мала в плечах. – Или начну убивать. Я когда голоден, страшен.
– Щи будете? – вздыхаю я. Избавиться от незваного гостя у меня не получится, это я уже поняла. – С пампушками, и салом. Макароны по флотски будут готовы через полчаса.
– Кто ты такая? – смотрит мне в глаза моя жертва, абсолютно трезвым взглядом.
– В смысле? – у меня ноги слабнут от страха. Он тут не один. В коридоре охрана. Внизу, наверняка тоже. Уйти не удастся.
– Ведьма? Колдунья? Баба Яга? Молодца накормишь, спать уложишь. А потом…
Черт, черт, черт. Да чтоб его…
– Я не услышала ответа. Про щи…
– Я буду все, детка…
– Мы соблюдаем субординацию, – вредно напоминаю я, понимая, что это бесполезно все. – Вы едите и уходите. Мне завтра рано вставать на работу. И потом есть еще куча дел. Так что спать будете в другом месте.
– Я ведь в силах дать тебе отгул.
– А мне не надо, – вредно бурчу я, накрывая на стол. Чувствую его взгляд следящий и заинтересованный. И хочу провалиться под землю.
Глава 12
Я не спал так сто лет. Ни на одном дорогом матрасе. Ни в одном. Даже самом шикарном отеле мира я не спал даже в половину лучше, чем в этой чертовой занюханной квартирке на старом продавленном диване.
Разбудил меня запах гари и чужой взгляд, пронизывающий насквозь. Я вдохнул аромат адских костров. Открыл глаза и попытался распрямить затекшее в букве Зю тело, превратившееся, кажется, в камень. Язык присох к небу, и превратился в кусок наждака, по ощущениям. Черт, какого лешего я тут делаю? Почему не ушел вчера, сразу после щей? Что она в них подсыпала, что я обвалился на диван после шикарного ужина, имеющего вкус, которого я давно не ощущаю? Вся еда как вата. А эти мерзкие щи с гренками из дешманского черного хлеба, намазанного чесноком, оказались вкуснее самого изрысканного деликатеса.
– Проснулись? Наконец-то. Я уж думала вы корни в диван пустили, – насмешливый голос заучки, отдается звоном в моей голове. Так, еще одно усилие и я ее увижу. Она сидит на стуле. Прямо напротив меня, положив на колени тонкие руки, как отличница-зубрила. Только косичек не хватает с бантами, да галстука пионерского. Зато есть скобка на зубах и очередной дурацкий костюм, цвета засохшей… хм… горчицы. – Умывайтесь, приводите себя в порядок и завтракать. Мы опаздываем на работу.
– Когда ты так командуешь, я весь дрожу, – хмыкаю я, но звучу сейчас жалко. Чертова Сахара во рту и явно песок в распухшей голове. И дымом все затянуто, или это у меня в глазах пелена? Трогательный плед, которым я укрыт, тоненький и старый, совсем не согревает. И я дрожу, но скорее не от холода, а от отходняка. – Ты что тут, жгла костры инквизиции и жарила на них грешников?
– Я жарила оладьи на маминой чугунной сковороде, на ней они получаются вкусные и пышные. И они остынут, если вы не возьмете себя в руки, – морщит вредно нос Аргентина, поправляет пальчиком съехавшие с переносицы очки и определенно злится, что я до сих пор тут, в ее пустом мирке, в котором нет ничего, даже телевизора.
– Ты приготовила мне завтрак? – черт, да что происходит со мной? Она права, я опаздываю на работу. А такого со мной не случалось уже… Да никогда со мной такого не случалось, мать ее. Никогда, с момента основания мной гребаной крошечной фирмы, в подвале старого дома, которая потом разрослась до огромного концерна. Может быть как раз потому, что я не позволял себе слабостей и не пунктуальности. А сейчас я не хочу идти на работу. Я хочу нажираться оладьями, купить телевизор и сидеть на чужом диване, потому что тут я чувствую себя живым, в кои то века.