Как ни старались Адранадор и Зоипп убедить юного правителя Сиракуз изменить прежнюю политику и начать войну с Римом, из-за противодействия Фразона это им не удавалось. Ситуацию изменила умело проведённая сторонниками карфагенян агентурная операция. «В это время составлен был заговор на жизнь царя[88]
, о чём донёс некий Каллон, ровесник Гиеронима, с детства состоявший при нём на правах своего человека. Доносчик мог назвать только одного из заговорщиков, Феодота, который ему открылся. Схваченный и переданный Адранадору на пытку, Феодот сейчас же сознался, но сообщников не выдал; наконец, истерзанный муками нестерпимыми, притворяясь, что побеждён болью, показал, но не на соучастников, а на людей невиновных и оболгал Фразона, назвав его главой заговора: товарищи его отважились-де на такое дело, только полагаясь на столь могущественного предводителя» [Т. Liv., XXIV, 5, 9-11].Существовал ли заговор в действительности, сказать трудно. Но, вероятнее всего, «разоблачение заговора» было подстроено сторонниками карфагенян: Каллон оболгал Феодота по наущению Адранадора, Адранадору же, который получил в свои руки подозреваемого для проведения пыток, не составило большого труда заставить того дать лживые показания, намекнув, кого следует оболгать, дабы прекратились мучения. Как бы там ни было, «услышав имя Фразона, царь вполне уверился в правдивости доносчика. Фразона тотчас повели на казнь, а с ним и прочих — тоже невиновных»
[Т. Liv., XXIV, 5, 13]. Казнь эта имела весьма далеко идущие последствия: «когда Фразона не стало и оборвалось единственное звено, соединявшее Сиракузы с Римом, сразу началась очевидная подготовка к отпадению; к Ганнибалу отправлены были послы, а от него прибыли вместе со знатным юношей Ганнибалом[89] Гиппократ и Эпикид, родившиеся в Карфагене, но происходившие из Сиракуз: дед их был изгнанником, а по матери они были пунийцами. При их посредничестве заключён был союз между Ганнибалом и сиракузским царём; послы остались у царя — Ганнибал этого и хотел» [Т. Liv., XXIV, 6, 1–3].Прибытие в Сиракузы карфагенского посольства не осталось незамеченным римлянами. Пытаясь выправить положение, «Аппий Клавдий, претор, в чьём ведении была Сицилия, узнав об этом, тотчас же отправил к Гиерониму послов заявить, что они пришли возобновить союз, который был с его дедом»
[Т. Liv., XXIV, 6, 4], но правитель Сиракуз не собирался менять решение. «Гиероним выслушал их с усмешкой и спросил, издеваясь, сколь удачна была для них битва под Каннами; рассказам Ганнибаловых послов трудно поверить, он же хочет узнать правду и тогда решить, кого ему держаться» [Т. Liv., XXIV, 6, 4–5]. Римским послам не оставалось ничего иного, как уйти. Обычно столь наглых подначиваний римляне не терпели и сразу же объявляли в таких случаях войну. Однако положение Рима было столь тяжёлым, что в этот раз им пришлось стерпеть, «римляне ушли, сказав, что они вернутся, когда Гиероним будет их слушать серьёзно; они скорей убеждали, чем просили, опрометчиво не нарушать договора» [Т. Liv., XXIV, 6, 6]. У Рима не хватало войск, и оттянуть начало боевых действий в Сицилии хотя бы на несколько месяцев было для римлян чрезвычайно важно.