Гений Евгеньевич Агеев, несмотря на проведенную ему операцию по аортокоронарному шунтированию сердца, скончался 11 января 1994 года. Последнее время мы много с ним общались. Наши дачи в Новогорске находились через дорогу. Я приглашал его к себе по разному поводу, на день рождения, и он приходил, несмотря на то, что неважно себя чувствовал. Спрашивал, как у меня дела. “Ничего, Гений Евгеньевич. Нормально, всё в порядке, давайте выпьем!” — “Нет, Валера, я не могу”. Мы гуляли, беседовали. У него было очень негативное мнение о тех событиях, которые разворачивались в стране. Он мне говорил: “Это погубит Комитет”. А там начали назначать руководителями тёмных личностей. По какому принципу — непонятно. Наверное, по принципу личной преданности Ельцину и демократам, то есть ставленникам американцев. Я помню, мы идём с Агеевым по дорожке, и он мне говорит: “Ты знаешь, обидно не это. Обидно то, что никто ничего не хочет слушать. И никто не хочет ничего делать. Всё в запущенном состоянии”. Я пытаюсь ему возразить, мол, Гений Евгеньевич, не всё так плохо. Он повернулся ко мне, как-то по-особенному посмотрел мне в глаза: “Валерий, сколько мероприятий мы с тобой провели?” Потом хотел что-то добавить — но лишь махнул рукой…»
Театр одного шпиона
Вошёл же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати…
Поступок Иуды, предавшего своего учителя, настолько поражает своей низменностью и одновременно вероломством, что не имеет никаких оправданий и стал символом измены на все времена. Однако и Иуда в этом качестве был не первым. На самом деле, первым был Люцифер, отпавший ангел, начавший войну против своего Творца и Владыки мира и удалённый от Света Правды — низринутый в бездну с первозданной высоты. Согласно Николаю Яковлевичу Никифоровскому («Нечистики: Свод простонародных в Витебской Белоруссии сказаний о нечистой силе». Вильна, 1907), Люцы́пыр (он же — «Анчи́пыр», «Сато́н дъябольский») — глава бесовской силы, распорядитель злых деяний в мире, сатанинский исполин, с крупными формами и выразительностью, которой страшатся даже подвластные ему бесы. Как и следует ожидать, Люцыпыр имеет видимые отличия своего достоинства — железную корону, прибитую к черепу проходящими насквозь гвоздями, и нечто вроде железных вил в правой, с мощными когтями, лапе. Вот уже несколько веков этот первый человеконенавистник заперт в мрачном аду, за двенадцатью дверями, за двенадцатью замками, прикован двенадцатью железными цепями. Томительная неволя отделяет Люцыпыра от людей, которых он давно не видит и о которых знает по сообщениям подчинённых ему бесов. Но и сами бесы сносятся со своим властелином заочно, чрез двери, и только немногим из них удаётся видеть Люцыпыра. Бесстрашные повсюду, бесы никогда не забывают обаяния страха от скоротечного созерцания своего повелителя. Быть может, это обстоятельство, или же особое на то попущение, не позволяет бесам подступиться к Люцыпыру с помощью, для освобождения от неволи. При всём том, без воли и указаний Люцыпыра, не творится ни одно бесовское дело, начиная от распорядка напастей на людей и кончая распорядком в бесовских расправах. То же и в отношении адских мук грешных душ, воплем и стоном которых Люцыпыр обыкновенно отчасти услаждает свою томительную неволю. В нужных случаях Люцыпыр сзывает бесов особым стуком в дверь, рёвом и свистом, или (по солдатскому сообщению) барабанным боем…
В один из майских дней в начале 80‑х годов, накануне Дня Победы, во дворе ничем не приметной подмосковной дачи жена настойчиво пыталась докричаться до супруга, занятого в доме своими делами.
— Адик! Ааааааадик! — Резкий голос жены оторвал его от тягучих мыслей. Он поморщился, но продолжал молча сидеть, наблюдая за бегущими по сухим дровам языками пламени. Промерзшая за зиму печка долго не хотела разгораться, дымила, гасла несколько раз. От старых газет комната не согрелась, но наполнилась дымом, пришлось открыть настежь окна и двери. Но вот наконец дрова взялись, загудели. Можно было закрывать дверцу, но он не мог оторвать взгляда от огня.
— Адольф! — снова раздался голос жены. — Где ты там? Время-то уходит!!
«Время — деньги», — подумал Толкачёв и крикнул в ответ:
— Что там у тебя — горит, что ли?
— Конечно горит! Если сегодня не посадим картошку, то выберемся сюда только через неделю — тогда уже будет поздно.
«Боже мой, — подумал Толкачёв, — о чем она говорит? Ведь я могу, — он сделал в уме несложный расчёт, — могу купить столько картошки, что можно будет накормить всю Москву».
— Ну, скоро ты там? — не унималась жена.
— Отвяжись! — заорал он в ответ и тихо добавил: «Горит там у неё. Вот у меня действительно горит»…