Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны

Нередко шпионская аппаратура устанавливалась в контейнеры или вагоны, идущие транзитом через всю территорию Советского Союза. Иногда она занимала с полвагона. Кроме того, по трассе постоянно ездили дипломаты. Их машины также оборудовались шпионской аппаратурой. Она была запрятана очень умело и моментально отключалась, если машину останавливала милиция. Так что попробуй её найди. Особенно много посольских машин фиксировалось накануне крупных учений, таких как “Запад-81”, “Щит-83” и т. д. Они изучали обстановку в районах учений и готовили соответствующую аппаратуру. Но и к ним мы находили подход. Например, с помощью красивых женщин, которые знакомились с иностранцами и развлекались, а мы в это время вскрывали машины, осматривали их и фиксировали наличие аппаратуры. Иногда даже удавалось находить коды и шифровальные машины.

Одну такую “ласточку” мы подставили австрийскому бизнесмену. Вообще она работала по туристическим группам, на этом мы её и завербовали. Она так обольстила этого австрийца, что он на ней женился. Через некоторое время он умер и оставил ей в наследство несколько миллионов долларов. Так она нам была так благодарна, что ещё долго присылала подарки и передавала ценную информацию о следующих в Союз грузах.

Вообще надо сказать, что в системе 4‑го управления КГБ работали такие специалисты, такие доки, каких свет не видел. Ни на железной дороге, ни на других видах транспорта таких специалистов не было. Например, по водному транспорту у нас был генерал-майор Архипов Александр Иванович. Он начинал службу оперуполномоченным на черноморском транспорте ещё при Берии и Гоглидзе. Где что случись — он летит туда, совершенно спокойно. Приехав на место, начинает не спеша, по крупицам разбираться. Смотрит, пошли нестыковки. Тогда он: “Вы что, хотите меня обмануть? Посажу! Почему вы уклоняетесь?” И те сразу лапки кверху и начинают рассказывать, как дело было.

Все железнодорожники, авиационщики, морфлотовцы, речники боялись КГБ как огня. Потому что, где бы что ни случись, КГБ даёт свою справку. Меня её учил писать Агеев. Он так говорил: “Никогда не неси её сразу начальнику. Подготовил справку — оставь её на ночь у себя в сейфе. Утром придёшь, почитай на свежую голову. И удивишься, какую ты написал глупость”.

Любая авария является очень сложной ситуацией. Поэтому и в обкоме партии, и в министерстве старались сделать всё, чтобы правда не всплыла наружу. Потому что это и их недоработка. И если бы не Агеев, нам бы с ними не справиться. В нашем 1‑м (железнодорожном) отделе было специальное отделение для срочного выезда на место аварии. В нём было четыре сотрудника высочайшего уровня. Например, после одного крушения мы предположили, что лопнула колёсная пара. А смысл такой, что, когда на станке вытачивается колесо, допуск составляет 0,1–0,2 мм. А там был станок, который давал ошибку 0,7 мм. В итоге при движении каждое колесо проходит разное расстояние по окружности, и это влияет на шейку колёсной пары. В итоге она может не выдержать. Начинаем разбираться, Руководство железной дороги ссылается на то, что причиной аварии стали случайные дефекты металла. Мы приехали на место, посмотрели, и оказалось, что именно шейка и лопнула. Я прихожу к заместителю министра путей сообщения СССР. Это был Геннадий Матвеевич Фадеев, впоследствии министр путей сообщения России, с 2003 года первый президент ОАО “РЖД”. Ну и говорю ему: “Тяжёлая ситуация”. Он, конечно, с ходу заявляет, что это, мол, всё технические вопросы. “Нет, — говорю я, — это не просто технические вопросы. Это вопросы, связанные с контролем. При приёмке готовой продукции была допущена халатность”. И раскладываю ему по полочкам, как что было. Он поднимается и начинает ходить и курить. Потом обращается ко мне: “Может быть, мы как-нибудь по-другому?” Я говорю: “Нет. Со мной бесполезно разговаривать. Я должен доложить Агееву. Если с Агеевым договоритесь, то пожалуйста”. — “Хорошо. Позвоните Агееву и скажите, что я хочу к нему приехать”. Я звоню: “Гений Евгеньевич, я нахожусь у замминистра. Есть вопросы по крушению, не могли бы Вы его принять?”. Он делает паузу, потом говорит: “Пусть приезжает”. Мы садимся в машину Фадеева и едем на Лубянку. Заходим к Агееву и начинаем рассказывать, причем Фадеев пытается сгладить все углы. Тогда я говорю: “Гений Евгеньевич, давайте я расскажу, как на самом деле было”. Агеев выслушал, и говорит: “Что в ЦК будем докладывать?” А у нас к Фадееву в принципе было хорошее отношение. Агеев говорит: “Давайте чуть-чуть сгладим”. Ну и в таком слегка сглаженном виде отправили бумагу в ЦК. То есть без указания главной причины крушения состава. После этого Фадеев был обязан мне как говорится “по гроб жизни”. Он пригласил меня на свой день рождения и в задней комнате накрыл стол. В какой-то момент он поднимается и говорит: “Мы здесь посовещались и решили сделать тебя почётным железнодорожником”. И награждает меня знаком “Почётному железнодорожнику” с изображением электровоза ВЛ85.